Пришелец поднялся по склону. Он услышал слабый шелест, почувствовал незнакомый освежающий запах и остановился. Какая густая зелень нежданно подступила к нему, какие зеленые волны катились ему навстречу!
Он отпрянул, светло-зеленые волны уже смыкались вокруг его колен. А те, что повыше, темно-зеленые, порой увенчанные белой пеной, готовились сомкнуться вокруг его плеч. Пригибать голову не имело смысла. Первая большая волна зелени сейчас захлестнет его. Он был так поражен, что даже не испугался. Волны колыхались вверх и вниз. Но над его головой они не перекатывались, зелень не уплывала прочь. Все приросло к земле. Это был иной лес, нежели те, к которым он привык. И все же это был лес. На родине у него деревья очень высокие, без ветвей, а на верхушке торчат кисти сочных плодов. Здесь ему были внове даже кусты, подлесок и тонкие трепещущие былинки, и цветы были ему внове, желтые, белые и голубые цветы, которые поодиночке кроткими и тревожными глазками выглядывали из травяных волн, и пеноподобных соцветий на кустах он раньше не встречал. А зайдя глубже в лес, издававший такой аромат и такой шелест, он увидел сквозь листву яркие блики света, и тогда он запрокинул голову, увидел клочки голубого неба и понял, что весь этот свет льется от их единственного солнца. Выйдя из лесу, он увидел над долиной само солнце, и удивление его сменилось бурной радостью.
Не вершина холма, как ему подумалось вначале, вонзилась в сизый воздух, а словно высеченное из вершины строение с зубчатыми стенами и множеством башен. Для наблюдения за небом и землей, решил он.
Вдруг из города в сторону леса, ему навстречу, вышла процессия жителей. Сейчас он узнает, какие они. Они шли группами и поодиночке. Он присел в кустарнике, разглядывая живые существа, которые медленно одолевали склон по каменной лестнице. У них были длинные и тяжелые одежды. Тела их показались ему тщедушными. Но, насколько он мог судить, они во многом походили на него. Только выглядели очень слабыми. Возможно, они больны и что-то затрудняет их восхождение — то ли одежда, то ли телесная слабость. Ростом они не карлики, но и не великаны. В строении тела и в походке нет ничего чуждого глазу, разве только какая-то хилость, бледность. Во всяком случае, ему будет легче, раз они такие, какие есть.
Поблизости раздался гул, одновременно и глухой и звонкий, двойной звук, в котором одна составная часть подгоняла другую. Звук не умолкал, он приводил в трепет все живое — и его тоже. Тут он обнаружил между деревьями какую-то красноватую каменную массу. Дорога и лестница вскоре опустели. Стало так тихо, словно вся долина вдруг вымерла.
Он уже начал привыкать к новому месту. Встреч решил не искать, но и не уклоняться от них. Друзьям он сообщил, что приземление прошло благополучно. Всего лишь несколько минут назад первое сообщение представлялось ему чрезвычайно важным, как бы залогом связи, которая никогда не прервется. Теперь же для него, завороженного всем, что он здесь увидел и услышал, поддержание связи стало всего лишь обязанностью. Снова раздался двойной гул, гнетущий и возбуждающий в одно время.
Из красноватой постройки донеслись какие-то новые звуки, наполнившие его тревогой, как ранее шелест. Но звуки эти, не порожденные лесом, не испугали его. Они бодрили, вселяли чувство надежды, словно ему вторично удалось совершить приземление. И вдруг они смолкли, и опять вступил двойной гул, гнетущий и возбуждающий.
Теперь он осмелился высунуть голову из кустов и оглядел все здание целиком. Оно показалось громадным по сравнению с крохотными домишками. А когда из ворот снова потекли толпой жители города, тщедушные, слабые, в остроконечных шапках, он задал себе вопрос, зачем им может быть нужна такая постройка.
«Прогулка мертвых девушек»
Кто-то спускался к нему мелкими прыжками, так быстро, что он уже не успел спрятаться. И он вышел из кустов.
Они чуть не столкнулись. Это была девушка. Голова у нее была туго повязана белым платком. Чтобы заглянуть ему в лицо, ей пришлось запрокинуть голову.
Ни разу еще он не видел таких глаз — таких прозрачных, таких бездонных. Ни разу еще ни на одном лице не видел он такого сияния. Девушка хотела ему что-то сказать, но сначала лишь беззвучно шевелила губами. Она притронулась пальцем к его рукаву, однако, коснувшись стеклянно-гладкой, твердой ткани, отдернула руку, будто обожглась. Он понял, что сияние на лице девушки — просто отблеск его собственной одежды. Губы у нее еще несколько раз вздрогнули, прежде чем она собралась с духом и заговорила: