Сперва держа Маттиаса за руки, потом надев на него цепи, солдаты принудили его наблюдать гибель мастерской и великих творений. Он смотрел и смотрел неотрывно, и даже не заметил, что подле него прикорнула Мария. С кошачьим проворством она проскользнула через кольцо вооруженных людей и прильнула к отцовским коленям. Она совсем не смотрела в огонь, она смотрела на его мертвенно застывшее лицо. Она осталась с ним рядом — как одинокий листок на ветви. Михаил и его спутники подняли обоих в воздух — вырвали из кольца врагов и перенесли к месту посадки.
Они все еще были в плену человеческих страданий, хотя уже далеко, очень далеко от бушевавшей на земле жажды убийства.
Лишь теперь Михаил догадался снять цепи с Маттиаса. Мария по-прежнему сидела, прильнув к ногам отца, как раньше, на базарной площади.
Время от времени кого-нибудь из двоих заставляли глотнуть воды. Маттиас совсем не воспринимал окружающее. Он сидел оцепенелый, хотя и живой, с закрытыми глазами. Мария дрожала всем телом. Она зябла, врач экспедиции не отходил от них ни на минуту. На воздушном островке они совершили временную посадку. Мария не испытывала ни удивления, ни страха. Она только закрыла глаза. Волнение оказалось для нее чрезмерным. Вскоре она перестала дрожать. Врач экспедиции, как это принято говорить на Земле, сделал все, что было в его силах. И, однако, Мария умерла. Тут возник вопрос, то ли набальзамировать маленький труп, чтобы показать дома, как выглядят земляне, то ли отправить ее в просторы Вселенной.
Михаил, с присущим ему упрямством, сумел доказать, что Мария принадлежит ему. И что ему непереносима мысль уступить ее жадным взглядам любопытных. Пусть уходит во Вселенную.
На деле Мария не была так окончательно мертва, как о том полагали живые. Ее сердце неожиданно совершило еще один могучий толчок. И она вдруг обрела способность летать, как летают ангелы — с ничем не ограниченной легкостью. Вселенная оказалась сплошным вихрем золотого воздуха. В этом воздухе, который она могла вдыхать полной грудью, рассветно-золотом, денно-белом, закатно-красном воздухе, сосредоточились все ее желания. И не только сами желания, но даже исполнение желаний воплощалось для нее в этом полете, о котором она мечтала еще на земле. Она кругами уходила в небо, туда, откуда сошел к ней Михаил. Она слышала хоры, несравнимые с теми, которые слышала на Земле. Ее собственный голос, нежный, но сильный, звучал совсем по-другому, чем он когда-либо звучал на Земле. И ее счастью — жизнь и смерть воедино — не было конца.
Вернувшихся разведчиков встретили бурным ликованием и по поводу удачной высадки на звезду, именуемую Земля, и по поводу благополучного возвращения.
Врач не подпускал никого из безмерно любопытствующих к мастеру Маттиасу. Не подпускал он их и к Михаилу, ибо тот казался ему чересчур утомленным.
Мастер Маттиас едва дышал, но был жив и продолжал жить еще некоторое время, правда, безмолвно и неподвижно. Тщетно пытался Михаил, не покидавший мастера, извлечь из него хоть единое слово, пробудить его к жизни. Да и Михаила, к великому удивлению друзей, тоже нельзя было заставить хоть вкратце рассказать о своих впечатлениях. Впечатлениями поделились только два его спутника: кровь, огонь, война — эти впечатления почти не отличались от рассказов предыдущих экспедиций. О творении Маттиаса они ничего не могли сообщить, ибо когда они прибыли, алтарь уже горел. Да и церковь, охваченная огнем, рухнула у них на глазах, оставив по себе лишь обломки каменной стены. А беженцы считали ее неприкосновенным убежищем…
Молодой ученик, любимец Михаила, подготавливавший вместе с ним и многими другими экспедицию на Землю, часто приходил к своему бывшему учителю, хотя последний оставался замкнутым и безучастным. Если даже ученику порой удавалось вырвать у Михаила несколько слов, смысл их оставался темен.
Зато самому Михаилу удалось пробудить к речи мастера Маттиаса, и хотя он успел отвыкнуть от человеческого языка, он в конце концов понял, что мастер желал бы перед смертью еще немного заняться резьбой. Михаил достал для него дерево, какое здесь было.
Он отгонял всех, кто теснился вокруг, чтобы вблизи наблюдать за поведением землянина.
Вскоре Михаил догадался, что возникает из дерева: Мария, она, Мария. Он угадывал строение ее хрупкого тела, неповторимый наклон головы, девичье лицо, молящее и в то же время исполненное благодарности. Мастер Маттиас очнулся от своего оцепенения. Хотя и дерево и инструмент были для него непривычными, потребность облечь в зримую форму свои представления оказалась так сильна, что вскоре волосы его снова покрыла древесная пыль, словно в мастерской на Земле.