Гельвиг чуть не расплакался. Пришел наконец и дежурный по столовой посмотреть, что еще тут вытворяют эти озорники. Фриц, бледный от гнева, сказал, что у него украли куртку. Позвали инспектора и эконома. Двери сарая широко распахнулись. Тогда все увидали пятна на висящей одежде и разорванную подкладку чьей-то старой куртки, всю забрызганную кровью.
Ах, если бы у его куртки была только выдрана подкладка! В лице у Гельвига уже не осталось ничего взрослого. От гнева и обиды оно сделалось совсем ребячьим. «Если я найду его, я его убью!» — заявил он. Его нисколько не утешило то, что Мюллер хватился своих башмаков. Ну, Мюллер купит себе новые, он единственный сын, его родители — богатые крестьяне, а Гельвигу теперь предстоит опять копить и копить.
— Успокойся же наконец, Гельвиг, — сказал директор; он обедал у себя дома, и эконом срочно вызвал его. — Успокойся и опиши свою куртку как можно точнее. Этот вот господин — из уголовного розыска, и он сможет тебе вернуть ее, только если ты опишешь куртку со всеми подробностями.
— А что было в карманах? — ласково спросил незнакомый низенький человечек, когда Гельвиг кончил свое описание, причем, выговорив «и внутренние застежки «молнии», он чуть не всхлипнул.
Гельвиг задумался.
— Кошелек, — сказал он, — в нем марка двадцать… носовой платок… ножик.
Агент еще раз прочел ему его показания и дал подписать.
— А где я могу получить обратно свою куртку?
— Тебя известят, — сказал директор.
Все это было плохим утешением для Гельвига; правда, его горе немного облегчалось тем, что вор, укравший куртку, оказался все-таки не обычным вором. Едва эконом кончил осмотр сарая, ему сразу же стала ясна вся связь между событиями. И он только спросил директора, не позвонить ли куда следует.
Когда Гельвиг вышел — сейчас же после него пришлось Мюллеру подробно описывать свои башмаки, — весь участок между училищем и стеной был оцеплен. Уже нашли место, где Георг, прыгая через стену, помял ветви фруктовых деревьев, а у стены и у сарая уже стояли часовые. Позади них толпились учителя, садоводы, ученики. Обеденный перерыв пришлось продлить; бобовый суп со свининой в больших чанах покрылся пленкой сала.
В нескольких шагах от часовых пожилой садовник Гюльтчер, видимо совершенно равнодушный к всеобщему волнению, выравнивал дорожку. Они были из одной деревни. И Гельвиг, чье бледное лицо стало багровым — он с торопливой готовностью и обстоятельностью отвечал на все вопросы, — Гельвиг остановился возле Гюльтчера, может быть, именно потому, что старик его ни о чем не спросил.
— Говорят, я все-таки получу обратно свою куртку, — сказал Гельвиг.
— Вот как? — отозвался садовник.
— Мне пришлось описать ее во всех подробностях.
— И ты, что же, описал ее? — спросил Гюльтчер, не отводя глаз от своей работы.
— Конечно, я же обязан был, — сказал Гельвиг.
Эконом позвонил во второй раз. Обед продолжался. В столовой все началось сначала. Сюда уже дошел слух о том, что в Либахе и Бухенау членам гитлерюгенда разрешили участвовать в поисках. Гельвига опять расспрашивали. Но он почему-то стал молчалив. Видимо, он боролся с новым, более сокровенным приступом горя. Тут он вдруг вспомнил, что в куртке был и членский билет бухенауского гимнастического общества. Заявить ли об этом дополнительно?
На что вору билет? Он может просто сжечь его на спичке. Но где же беглец возьмет спичку? Он может просто разорвать его и бросить где-нибудь в уборной. Но разве беглец может войти, куда ему захочется? Ну, просто затопчет клочки в землю, вот и все, решил Гельвиг и почему-то успокоился». После обеда он еще раз прошел мимо садовника. Обычно он обращал на этого человека — своего односельчанина — не больше внимания, чем все подростки обращают на стариков, которые всегда тут и только иногда умирают. Он и сейчас, без всякого повода, остановился позади Гюльтчера, который сажал лук. Гельвиг был на хорошем счету в гитлерюгенде и среди учеников-садоводов, и все шло у него до сих пор как по маслу — это был прямодушный, сильный и ловкий подросток. В том, что людям, которые сидят в лагере Вестгофен, там и надлежит сидеть, как умалишенным в сумасшедшем доме, в этом он был искренне убежден.
— Послушай-ка, Гюльтчер, — начал он.
— Ну?
— У меня еще членский билет лежал в куртке.
— Да, и что же?
— Уж не знаю, заявить об этом дополнительно или не стоит?
— Так ведь ты уже обо всем заявил, говоришь, обязан был? — заметил садовник. Впервые поднял он глаза на Гельвига и сказал: — И чего ты волнуешься, получишь обратно свою куртку.