На протяжении всего полета я вглядывался в рисунок, пытаясь определить, что в нем — правда, а что — всего лишь карикатура. Я в охотничьей тирольке крадусь по уже остывающим следам.
— Говорит капитан Тернер. — Ничего себе голосок: у нас только что отвалилось крыло, но волноваться не надо. — Над всем Нью-Йорком тяжелый туман.
Что исключало посадку в аэропорту Кеннеди на час, если не на два. Поганые боги, отвечающие за погоду, откололи очередной номер. В конце концов гигантская небесная птица попала в, как выразился капитан, просвет и покатила по взлетно-посадочной полосе, как по тропе на дне Мирового океана.
В зале прилета в расплывчатой череде лиц я увидел Джилл. Она выглядела такой красоткой и сулила такое утешение, что какого черта было строить из себя бравого молодца с гордо задранным вверх подбородком? Просто обнять ее — и никогда не отпускать. Но ее губы избегали моих, да и улыбка пропала, у нас не было времени на счастье, пока еще не было. И тут я почувствовал, что она вся дрожит, и это испугало меня еще до того, как она успела шепнуть мне на ухо новости. О Господи, Карл, что ты еще натворил?
Полиция Солт-Лейк-Сити встретила самолет на взлетно-посадочной полосе и увела нас от репортеров, уже выстроившихся, взяв на изготовку карандаши и микрофоны, в ожидании наших глубокомысленных комментариев по поводу только что случившейся чудовищной, воистину чудовищной трагедии, — а уложиться мы должны были в какие-то пятнадцать секунд.
— Вы его только раззадориваете. — Я уставился в ближайший телеобъектив. Привет, Карл. Ты уже настроился на прием? — Пока его не схватят, он еще, пожалуй, соберет пресс-конференцию.
Благожелательные люди, конечно, но в центре оцепления оказался внушительного вида телохранитель в костюме-тройке. А у него из-за плеча суетливо выглядывал Тед. Прошу тебя, мамочка, давай обойдемся без сцен. Но что-то ужасное с грохотом обвалилось в груди молодого человека, вчерашнего подростка, и он припал к Джилл, бурно вздымая широкие плечи.
Увидев это, телевизионщики тут же перестроились в круг, чтобы заснять всю сцену. Образовав эдакую прелестную виньетку, эдакий крючок, прежде чем каждый из них забормотал комментарий в прикрепленный к воротнику микрофон. Костюм-тройка посмотрел на меня более чем сурово. О Господи. Как говаривал Мендес: менты, менты, кругом менты, а выпить ни хера.
— Прошу сюда. — Расчистив дорогу, он повел нас по какими-то коридорам в конторский бокс, затерявшийся где-то между почтой и таможней. Уселся за стол, показал нам документ. Франк Эдельсон, сотрудник службы преподобного Гувера. — Кое-кому из наших сотрудников хочется потолковать с вами, мистер Эшер. А сперва позвольте вам кое-что показать.
Из большой папки он достал несколько фотографий. Цветные, на высокочувствительной пленке, еще влажные отпечатки. Якоб Роше, привязанный к креслу, горло перерезано от уха до уха. На пестром персидском ковре у него под ногами чернильным пятном расплылась кровавая лужа. Вафельное полотенце, превращенное в кляп, торчит изо рта: оно примотано веревкой, нет, скорее, электропроводом. Тройной узел, которым скручен провод, болтается в воздухе. Возле самого уха Якоба, в которое воткнуто нечто тонкое, явно металлическое.
— Крючок от вешалки. — Эдельсон указал на загадочного назначения предмет. — То же самое и у другого.
Затемнение. Оскар Ритфельд, судя по всему, принял бой. Книги и бумаги в безумном беспорядке раскиданы по всей комнате; судя по тому, как глубоко врезался провод в оба его запястья, он пытался вырваться из оков. Но, конечно, безуспешно: его ждал тот же конец, что и Якоба. Затемнение. Более общий план: они оба лицом к лицу, похожие друг на друга, как два тома из библиотеки здесь, в профессорском кабинете. Одни и те же раны, одни и те же методы пыток.
Тед заговорил истерически высоким голосом.
— Мы нашли их утром, Стейси и я. В начале девятого. Мне не удалось связаться ни с профессором Роше, ни с Оскаром, поэтому я заехал к ней. У нее были ключи от его дома, на случай, если надо будет что-нибудь принести в аудиторию. Никто не ответил на стук, поэтому мы вошли, и… О Господи! — Он, сгорбившись, подался вперед, вытер глаза рукавом. — Занятий у них сегодня не было. Если бы мы не пришли, они бы там так и сидели…
И тут он в первый раз за все время по-настоящему обратил на меня внимание. Жалкая, зыбкая, хотя вроде бы и обрадованная улыбка, и пусть Тед тут же пожалел о ней, стереть ее сразу ему не удалось.
— Привет, Алан. Мне кажется, стоит вам уехать, и начинаются всякие несчастья.