– Иди к юному шаману.
Лян Цзюсяо скривился:
– Князь, в прошлый раз он сказал, что больше не даст мне противоядие.
– Хм, тогда терпи, – холодно ответил Цзин Ци. – Яд на его когтях не так силен, как на зубах, так что ты, вероятно, поживешь еще пару дней.
– Князь, вы же не оставите без помощи этого ничтожного, что всегда служил вам верой и правдой? – взвыл Лян Цзюсяо.
Цзин Ци закатил глаза.
– Мне следовало бы заставить его укусить тебя, чтобы ты как можно скорее отправился на перерождение и избавил меня от необходимости куда-то ехать из-за тебя.
Договорив, он взял соболя за шкирку и отправился к У Си.
У Си восторженно встретил его, но, увидев мозолящего глаза сопляка, что следовал за ним, тотчас понял цель его прихода и поник, недовольно спросив:
– Почему он снова здесь?
Цзин Ци подумал, что домашние животные действительно похожи на хозяев; У Си и соболь на его руках смотрели на Лян Цзюсяо с практически одинаковым выражением.
Увидев жалобный взгляд Лян Цзюсяо, У Си фыркнул, вытащил пузырек из рукава, бросил ему и неуважительно сказал:
– Противоядие. Возьми и уходи.
Даже не взглянув на него, У Си развернулся, и при виде Цзин Ци выражение его лица немедленно смягчилось.
– Обычно это я прихожу к тебе в поместье, – сказал он, уводя Цзин Ци внутрь. – Ты давно не приходил сюда. Не хочешь остаться на ужин?
Прежде чем Цзин Ци ответил, он продолжил:
– Сезон роста и увядания растений – время, когда нужно подкреплять здоровье полезной пищей, уделяя особенное внимание крови и печени. Я приготовлю целебные блюда. Знаю, ты не любишь тяжелую пищу, потому я сделаю их максимально легкими. Попробуй.
Зная, что шаман его недолюбливает, Лян Цзюсяо принял противоядие и отправился в поместье князя, чтобы напиться. Он обладал некоторым коварством и знал, что у князя совести нет, а вот Пин Ань будет чувствовать себя виноватым. Он долго готовился, чтобы не быть бельмом на глазу.
Цзин Ци ничего не оставалось, кроме как позволить У Си увести себя внутрь. Кто же знал, что из-за этой трапезы действительно произойдет несчастный случай?
Глава 53. «Жизнь во сне*»
* 醉生梦死 (zuìshēng mèngsǐ) – дословно «жить как во хмелю и умереть во сне»; обр. «срывать цветы удовольствия».
Честно говоря, Цзин Ци всегда нравился двор У Си – в нем было много занимательных и необычных вещей, к тому же раньше он часто заходил сюда перекусить. Но с того самого случая, когда У Си слишком много выпил и болтал всякую чушь в его объятьях, он затаил небольшую обиду.
Цзин Ци всегда считал У Си глупым упрямым ребенком и даже подумать не мог, что когда-то в его голове зародятся подобные мысли. Когда смятение в его сердце улеглось, он решил просто избавиться от проблемы, отказавшись более видеться с ним и планируя дождаться его взросления и большей осознанности по поводу некоторых вещей. Это чарующее, нереалистичное представление обо всем, которое было присуще юности, должно было постепенно исчезнуть.
Но в тот сильный снегопад этот мальчишка своей упрямостью заставил чужое сердце, холодное, словно железо, на секунду смягчиться. Все произошло одно за другим, и в итоге Цзин Ци не смог оставить этого ребенка за воротами поместья.
Иногда он думал над вопросом: когда он постареет и начнет тосковать по былым чувствам, сколько таких «былых чувств» он сможет вспомнить?
Князь Наньнина располагал деньгами и властью и мог наслаждаться жизнью, пока все вокруг шло по его указке. В полночь возвращаясь к мечтам, на следующее утро он просыпался с пустотой в сердце и не имел ни одной мысли о тоске. Насладившись страстями человеческого мира, он в следующий момент спускался на три чи в загробный мир. Повидав все самое прекрасное и уродливое в мире, он отлично знал, что хорошо, а что плохо, и более не хотел расставаться с даже кусочком сиюминутной доброты.
Цзин Ци не был похож на Чжоу Цзышу. Для него невозможно было быть настолько жестоким, чтобы так решительно сражаться, следуя за Небесами в попытках ухватить собственную судьбу за хвост. Если он слишком много и тщательно думал, ему все труднее было прийти к решению.
Он чувствовал, что его прошлая человеческая жизнь была несправедливо оборвана рукой Хэлянь И просто из-за опасений последнего. Тот действительно высоко ценил его, но Цзин Ци сам знал свою настоящую цену – он был лишь никчемным горе-советчиком, что следовал за главнокомандующим, и по своей природе не умел принимать решений и различать черное и белое.
Из-за этих тяжелых мыслей он не посещал поместье шамана больше года. Проявлять мягкосердечие и идти на уступки было одним и тем же делом. Цзин Ци обдумал это несколько раз, решив, что при общении с таким упрямым человеком, как У Си, непреклонность которого иногда переходила всякие границы, уговоры были бесполезны, но продолжал проявлять мягкость, не в силах обращаться с ним жестоко. Оставалось лишь притворяться дурачком и надеяться, что, вырастя, он сможет вернуться на праведный путь и будет наконец делать то, что должен.
Но У Си, кажется, видел его план насквозь: он очень часто и неприкрыто напоминал ему об этом факте. Цзин Ци мог делать вид, что не слышал этого, или небрежно шутить, что все это было несерьезным, но страх и подозрения в его сердце росли. Он обманывал себя, повторяя, что все это несерьезно, но в собственном сердце он знал, что У Си говорил абсолютную правду.
Как только он вошел во двор поместья, его взгляд привлекли несколько нитей, на разной высоте свисающих с баньяна; к ним были привязаны деревянные планки не толще запястья. У Си с глупой улыбкой продолжал наблюдать за ним, и Цзин Ци пришлось специально привлечь его внимание, протянув руку, чтобы ухватиться за планку.
– Для чего это?
Не успел он закончить, как вдруг У Си ухватил его за руку и потянул на шаг назад. Тут же сверху полилась киноварная вода, оставив пятно ровно там, где он только что стоял. Затем Цзин Ци заметил, что на другой планке, покачиваясь на ветру, стояло блюдце. Когда он толкнул одну планку, блюдце закачалось, и из него выплеснулась жидкость.
– Не испачкай одежду, – сказал У Си. – Я ранее использовал это приспособление для тренировки цингуна. Сила, с которой наступают на планку, не должна пролить киноварную воду. Я уже покончил с этим и более не нуждаюсь в них; с ними практикуется А Синьлай. Но его тело слишком громоздкое, и он вряд ли когда-нибудь преуспеет в цингуне, так что он ежедневно получает порцию киноварной воды на голову.
Цзин Ци тут же вытер пот, подумав, что Пин Ань и Цзи Сян, раздражающие его весь тот день и в итоге не позволившие им подраться, стали его спасением, иначе он никогда не смог бы очиститься от позора.
Во дворе У Си имелось все, что угодно. Сбоку стояла стойка для оружия, а рядом с ней – несколько тренировочных столбов из срубленных сливовых деревьев, что располагались на разной высоте. Двор походил не на место обитания юного шамана Наньцзяна, а на место, где тайная школа практиковала боевые искусства. Неподалеку был сооружен кабинет, а у его дверей – расстелен плетеный коврик, на котором в лучах солнца лежали несколько книг.
– Посиди здесь минутку, – сказал У Си. – А я пойду проверю цветочное варенье, что было приготовлено несколько дней назад и сейчас пропитывается сахарной водой. Я все равно планировал отдать его тебе, когда оно будет готово, но ты пришел сюда сам.
Этот парень всегда быстро действовал, но медленно говорил, потому унесся прочь, не дожидаясь благодарностей Цзин Ци.