Тело юноши медленно приближалось, неся с собой прилив тепла, и Цзин Ци, не успев подумать как следует, рефлекторно попытался увернуться. Он прижался спиной к кровати и поднял руку, как бы преграждая дальнейший путь.
Только закончив это движение, он вспомнил, что сейчас они с Хэлянь И относились друг к другу по-дружески, еще не ссорились, и потому такая осторожность — это слишком. Он почувствовал головокружение от жара, воспоминания о прошлых и нынешней жизнях перемешались в беспорядке.
Хэлянь И, однако, особо не переживал и списал побелевшее лицо вместе с попыткой отстраниться на нежелание принимать лекарство. Силой потянув Цзин Ци за загривок, он со смехом сказал:
— Почему ты избегаешь этого? Сколько тебе лет, что ты боишься выпить лекарство?
Цзин Ци воспользовался предлогом и спешно пошел на попятную, сделав вид, что действительно не желает принимать горькое лекарство. Он опустил глаза на пиалу с темной жидкостью, затем мельком взглянул на Хэлянь И и снова отпрянул назад.
Хэлянь И наклонил голову, попробовал на вкус лекарство, а затем повернулся к Пин Аню, сказав:
— Принеси своему господину немного засахаренных фруктов.
Пин Ань невесть отчего ужаснулся доброжелательности [6] Его Высочества. Без лишних разговоров он поторопился подать засахаренные фрукты с бокового столика.
Хэлянь И попытался уговорить Цзин Ци:
— Я испробовал это лекарство на себе, оно не такое уж горькое. Выпей немного, а потом я накормлю тебя засахаренными фруктами, идет?
Цзин Ци с головы до ног покрылся гусиной кожей и сразу же понял, что означает «разум порабощен телом». Он молча взял одну пилюлю и проглотил ее из рук Хэлянь И. Затем Хэлянь И кое-как занимал его разговором, что главным образом состоял из скрытых убеждений [7] и редких ответов Цзин Ци.
Лекарство будто бы помогало заснуть, потому спустя короткое время веки Цзин Ци потяжелели. Хэлянь И присел рядом с его кроватью, мягко прошептав:
— Отдыхай, я уйду, как только ты заснешь.
Цзин Ци закрыл глаза, едва услышав чужой вздох.
Конечно, он знал, из-за чего вздыхал Хэлянь И: императрица рано покинула этот мир, император был заинтересован всем, чем угодно, кроме управления государством, его первый и второй сын вцепились друг в друга, как собаки [8], а министры устроили внутреннюю борьбу за талантливых личностей, однако, когда дело доходило до работы, все они оказывались бесполезными [9] до такой степени, что это заставляло добрых людей таращить глаза и привязывать языки от изумления [10].
Если бы Хэлянь И действительно был благовоспитанным юношей, каким показывал себя миру, и лишь дрожал от злости, он не достиг бы ничего, достойного внимания. Однако он как раз наоборот таким не являлся.
Цзин Ци знал лучше, чем кто-либо другой, что в сердце этого мужчины на десять тысяч ли простирались реки и горы [11], он был рожден, чтобы перевернуть небо и землю, достигнув непревзойденных высот. Иногда Цзин Ци подозревал, что их император, чей величайший интерес состоял в том, чтобы верить словам мелкой лохматой скотины, бранящей всех генералов и министров, сделал что-то исключительное в своей прошлой жизни [12]. Иначе как еще ему удалось бы дать жизнь человеку, достойному звания наследного принца?
Комната погрузилась в полную тишину, воздух наполнился легким благоуханием ладана от тела Хэлянь И. Цзин Ци снова почувствовал головокружение, но затем, не обращая ни на что внимания [13], быстро заснул.
Пин Ань разбудил его под вечер. Цзин Ци весь взмок от пота, но жар уже отступил, и разум его немного прояснился.
Сегодня наступила первая ночь семидневного траура по старому князю, и все прибывшие гости были достойно размещены. Сразу после их ухода преданный сын был обязан находиться у гроба покойного. Цзин Ци небрежно причесался, умылся и, пошатываясь, поднялся на ноги. Пин Ань хотел поддержать его, но Цзин Ци отмахнулся от помощи.
— Это ни к чему. Я в порядке, просто показывай дорогу.
Зал с табличками предков был преисполнен мрачной атмосферой. В дверном проеме висели безупречно белые фонари, покачиваясь под порывами ветра, как если бы вели в Подземный мир. Старый управляющий с самого утра ждал молодого господина с подготовленными благовониями, бумагой и большими свечами.
Заметив Цзин Ци, он велел слугам принести мантию на лисьем меху, чтобы набросить на плечи после захода солнца.
Цзин Ци ощутил сильную душевную неприязнь, вспомнив страдания, которые ему довелось перенести, когда с него, как с лисы, содрали шкуру. Однако, не желая ставить управляющего в затруднительное положение, он продолжил стоять неподвижно, только слегка поморщился и нахмурил брови, когда дрожащие руки старика набросили на него одежду.
Затем его крошечные ладони несколько раз потянулись незаметно поцарапать мантию, пока он с горечью думал: «Сегодня вечером я сожгу много жертвенных денег для вас, братья, так что, прошу, бережно храните их в подземном мире, чтобы в следующей жизни не возродиться кожаным мешком».
Старый управляющий взял маленькие руки Цзин Ци и подвел его к табличке с именем умершего [14]:
— Молодой господин, поклонитесь старому князю. Отныне вы глава семьи и вам распоряжаться делами княжеской резиденции.
Его лицо отражало бессилие пожилого человека, который знал, что оставшиеся годы жизни подобны свече на ветру [15]. Цзин Ци вслед за ним опустился на колени и с достоинством поклонился до земли своему отцу, чье лицо он уже давно забыл.
Во время семидневного траура блуждающая душа возвращалась на землю, чтобы последний раз попрощаться с близкими. Цзин Ци не знал, помнил ли его старик, всем сердцем и душой стремящийся догнать покойную жену, что среди всех людей в мире у него был еще и родной сын. Не знал он и то, что возвратится сюда, в мир смертных, потому с некоторой тоской подумал, что навряд ли увидит царство мертвых снова.
Хоть он и не испытывал к этой жизни особенных чувств, но теперь мог повидать старых друзей, потому... в конце концов, это было не так уж плохо.
Ровно в этот момент вошел маленький слуга, сказав, что главнокомандующий Пинси [16] пришел с визитом.
Старый управляющий бросил взгляд на замершего господина. Спустя мгновение Цзин Ци торопливо сказал с легким волнением в голосе:
— Быстрее пригласи его войти.
Главнокомандующий Пинси, Фэн Юаньцзи, был близким другом старого князя. Цзин Ци даже мог бы называть его «шифу», поскольку всеми своими незначительными знаниями боевых искусств он был обязан главнокомандующему Фэну.
Через мгновение большими шагами в зал вошел крепкий мужчина, а за ним проследовал Пин Ань.
Цзин Ци знал, что главнокомандующего не заботили обычаи, потому вместо вежливого поклона лишь поприветствовал его измученной улыбкой — он совершенно ясно помнил, что земная жизнь Фэн Юаньцзи скоро подойдет к концу.
Фэн Юаньцзи, напротив, посчитал, что такое отношение было вызвано недавней утратой отца.
— Ты перенес много страданий, — сказал он, вздохнув и взъерошив волосы Цзин Ци огромной ладонью.
Повернувшись, он преклонил колени перед табличкой с именем старого князя и один раз поклонился. Цзин Ци ответил на любезность, после чего велел Пин Аню: