Невысокий, чернявый и громкий Фима принадлежал к многократно описанной генерации советских евреев-хозяйственников: жёстких, умных, хватких, искренне горевших и сгоравших на работе, закусывавших водку валидолом и, как правило, не поднимавшихся выше заместителей. Он и сгорел через несколько лет, не дожив и до сорока пяти. Сердце не выдержало аврального существования, безумной, истеричной гонки за выполнением никому не нужного плана.
Матвей представил, как он мечет в Фиму астральный огненный шар, как надоедливый замначальника взрывается и разлетается трескучим фейерверком, снопом ярких разноцветных брызг, и даже на мгновение зажмурился, но когда открыл глаза, ничего не изменилось, и маленькая юркая фигурка грядущих неприятностей была уже близко.
Конторка мастера — железная конура, застеклённая со стороны, выходящей на участок, — другим боком прилеплялась к стене цеха и нависала над пролётом, словно вышка часового. Иногда, разозлившись и всласть переругавшись с очередным пьяным токарем, запоровшим важную деталь, представлял Матвей, что стоит у него в вышке-конторке пулемёт и как заряжает он его, взводит и поливает, поливает ненавистный цех бесконечной очередью, как цокают и рикошетят от станков пули, как разбегаются и прячутся по углам все его двадцать два нерадивых работяги. Вели в конторку два пролёта металлической лестницы, и вот уже по ней не остановленные ни астральным огненным шаром, ни воображаемым пулемётом предупреждающе-тревожно цокали быстрые Фимины каблуки.
— Сидишь? Читаешь? — завопил Фишман, влетев в дверь. — А что у тебя со срочным заказом творится, знаешь?
Матвей уже спрятал книгу в стол и с задумчивым видом изучал наряды на работу, которые сам и выписал час назад. На Фимин крик он не вскинулся, а неспешно оторвался от чтения и изобразил радостное удивление.
— О! Ефим Маркович! А я вас и не приметил. Как рыбалка прошла?
Это было традиционное начало их шутливого пикирования, обыгрывавшего и Фимину, и Матвееву фамилии (а был он Рыбаков) и то, что оба они и вправду были заядлыми любителями и не раз рыбачили вместе. Но на этот раз Фима шутку не поддержал.
— Какая, к чертям, рыбалка! Ты вообще представляешь, какой важности этот заказ? Он на контроле в ЦК! Нам всем головы поотрывают, если в сроки не уложимся, буквально оторвут!
— Фима… — Матвей иногда позволял себе подобное панибратство, когда чувствовал, что начальник на взводе и ему нужно перед кем-то расслабиться. А так нет, даже на рыбалке обращался строго по имени-отчеству — пока не налили по второй. — Ну что ты так разволновался? Что, это в первый раз? Да мы никогда вовремя ничего не сдавали, и ничего — живы пока.
Фишман обмяк, подвинул к себе пыльный металлический стул с дерматиновой обивкой и мешком осел на него, нашаривая в кармане папиросы.
— Да понимаешь, Матвей, что-то тут не так. Что-то необычное вокруг этой машины творится.
Он вытащил наконец из кармана правильно, как положено, с угла открытую пачку «Беломора», вытряхнул папиросу, продул и, не закурив, продолжил:
— Никогда такого внимания и такой нервотрёпки не было. И… — Наклонившись, чуть не уткнувшись выпуклым лбом в Матвея, прошипел: — И никогда ко мне из ГБ и из первого отдела не ходили интересоваться, как у нас дела обстоят! Никогда!
Он откинулся назад, выудил из кармана коробок, со второй спички разжёг папиросу и глубоко затянулся. Матвей, который находился уже на третьей неделе очередной попытки бросить курить, поморщился, но не остановил.
— Ну, хорошо. А почему мы-то получаемся крайними? Там и без нас сплошные проблемы. Что, про лопатки никто не знает?
Знали. Все на заводе уже знали, что лопатки первой ступени, маленькие, сантиметров десять-пятнадцать, были наполовину разворованы. Уж очень симпатично получалось, если такую лопатку, блестящую, отлитую из специального жаропрочного титанового сплава, отполированную до блеска, закрепить на чёрной эбонитовой подставочке, да ещё и с хромированной гравированной табличкой внизу: «Лопатка цилиндра высокого давления от уникальной турбины 1200 тысяч киловатт». Получался такой редкостный сувенир, что удержаться было трудно. Вот так их, без присмотра оставленных в цехе, и растащили за несколько дней. Скандал был безобразный, уволили начальника смены и ещё под шумок пару неугодных мастеров, но то ли наружу эта история не вышла, то ли благодаря связям директора замяли, а то не обошлось бы без уголовных дел, и сейчас в срочном порядке изготавливали новые. Матвей предпочитал эту историю лишний раз не упоминать, так как у самого дома стояла такая лопаточка, а ещё одна послужила отличным подарком к юбилею близкого приятеля. Да и Фима не любил разговоров об этом, возможно, по схожим же причинам. Потому и взвился.