3.3
День прошёл на удивление спокойно, утреннюю планёрку без объяснения причин отменили, и никто из начальства на участке не появлялся. Но около пяти, когда Матвей уже начал переодеваться, собираться домой и раздумывал, не повторить ли ему одному вчерашний заход в рюмочную, зазвенел внутренний заводской телефон, и секретарша начальника цеха по кличке Грымза Зворыкина, с бюстом, служившим незатихающей темой обсуждений для молодых подручных, накладным шиньоном и длинным острым носом, сообщила официальным тоном, что Матвея Юрьевича ждёт Кузьма Тарасович. Немедленно. Матюгнувшись, Матвей натянул обратно куртку мастера с вышитым значком ЛМЗ и поплёлся на расправу. Идти было далеко, через весь гигантский цех, мимо сборочного стенда, на котором слесари-сборщики вечерней смены уже заканчивали выставлять и выверять нижние половины корпусов цилиндров огромной турбины и ждали вал. Вал лежал рядом на специальных подставках — длинный, сверкающий, ощетинившийся перьями блестящих полированных лопаток, и ждал подшипник. Подшипник ждал Кузина, а Матвей ждал изрядных неприятностей.
В приёмной он столкнулся с вылетевшим из кабинета Фимой. Тот был бледен, на ходу доставал из кармана тюбик с валидолом и, уставившись на Матвея безумным взглядом, пробормотал:
— Попросили выйти. Меня! попросили выйти и подождать снаружи!
Неуверенно перебирая ногами, он пересёк приёмную и скрылся в своём кабинете с табличкой «Заместитель начальника цеха». Кабинетик его размером был с кладовку, меньше даже Матвеевой конторки, и, кроме Фиминого стола, заваленного бумагами и чертежами, там помещались ещё один стул и фикус, засыпанный окурками.
Матвей направился было прямиком в начальственный кабинет, но Грымза, рванувшись, перекрыла ему дорогу знаменитым бюстом и, прошипев, что без доклада нельзя, сама приоткрыла дверь.
— Кузьма Тарасович, тут Рыбаков пришёл.
— Минутку пусть подождёт, — прогудел начальственный бас.
Пока всё это действо развивалось, разговор в кабинете, шедший на повышенных тонах, не прекращался, и Матвей, не напрягаясь, расслышал почти всё.
— Какой может быть ещё Фишман! — громко вещал незнакомый Матвею суровый баритон. — Вы что, не поняли, товарищ Бульзов, что это секретное мероприятие? Тут такой допуск нужен, которого и у вас-то нет, а вы какого-то подозрительного Фишмана подсовываете!
— Так я… это… думал, специалист он, — сипел перепуганный тенор, в котором Матвей узнал ненавистного начальника первого отдела завода. — Виноват, подберём другого.
— Изольда, — загремел из интеркома голос Зворыкина. — Пусть Рыбаков войдёт.
Матвей, не дожидаясь, пока Грымза выполнит свои секретарские обязанности, сам толкнул обитую коричневым дерматином дверь. Кабинет у начальника был не чета Фиминому. Одна стена огромного помещения — сплошное окно (правда, мутное и грязное, как всё в цехе); стены обшиты ДСП, но оклеенные обоями «под дуб»; затоптанный, рассохшийся, с вбитой в него металлической стружкой, занесённой из цеха многочисленными подошвами, но всё же паркет. Массивный письменный стол, за которым в кресле восседал сам хозяин кабинета под портретом очередного генсека, и другой, длинный, вытянутый стол, стоящий перпендикулярно основному. За ним обычно и рассаживались все участники ежедневных совещаний. А ещё за спиной начальника, прямо под портретом, притаилась неприметная дверь, обшитая теми же плитами, что и стена, и прикрытая высокой спинкой хозяйского кресла. За заветную эту дверь Матвею попасть пока ни разу не удалось. А находилась за ней, по рассказам редких побывавших там счастливчиков (из которых половина привирала и никогда туда не заглядывала), небольшая уютная комната отдыха с двумя всегда заполненными деликатесами холодильниками, столом и широкой тахтой. Комплекты чистого постельного белья (это уже по рассказам редко трезвой уборщицы) лежали стопочкой в стенном шкафу. Злые языки поговаривали, что постоянным посетителем комнаты является грудастая секретарша Зворыкина, но на эту тему даже словоохотливый Фима, сильно и взаимно недолюбливавший Грымзу, разговор не поддерживал.