Но прошло уже семь лет, а продвинулся он недалеко, по крайней мере, не так далеко, как бы ему хотелось. Он экспериментировал с камнями и сделал парочку очень любопытных камер, с совершенно неожиданными свойствами. Добился того, что вместо старых студийных аппаратов — громоздких деревянных ящиков — его новые камеры выглядели как миниатюрные «Поляроиды». Случались и проколы. В ходе одного из экспериментов он, не желая того, рассердил старых и злобных египетских богов — не обошлось без жертв, но это его не огорчило. Расстраивало другое — он так и не приблизился вплотную к созданию новой камеры «Гимел» — той самой, так необходимой для следующего перемещения. Всё бродил где-то рядом, нащупывал, подбирался, а неумолимое время отсчитывало часы и годы, и Енох впервые за двести лет начал нервничать. Как только представилась первая же возможность, он выскочил из разваливающегося Советского Союза в Европу, проехался по тщательно укрытым тайникам, откопал припрятанное. По старым связям выправил свежие документы на свою оболочку и, конечно, заявился к Максу.
Разговор произошёл в библиотеке замка — огромной, обшитой потемневшим дубом, с уходящими ввысь шкафами, передвижными лесенками, чтобы добираться до верхних полок, с пюпитрами для фолиантов и неудобными старинными креслами с высокими спинками. Макс не обрадовался гостю — слишком много унижений натерпелся в своё время, да и всплыл немедленно наружу тщательно упрятанный вглубь памяти прежний ужас перед загадочной и страшной фигурой вечного скитальца по чужим телам. Но стоило Еноху упомянуть о возможности повторить камеру «Гимел», как потомок Турн-унд-Таксисов забыл обо всём.
— Так вы можете сделать ещё такую же?
Енох усмехнулся про себя: как легко тот заглотил наживку. Изрядно постаревший и сдавший Макс так страстно хотел жить, так хотел новое, молодое тело, что был готов поверить всему и отдать за вечную жизнь новоявленному Мефистофелю всё, что тот бы ни пожелал.
— Я уже объяснял вам, Макс, и не раз, что, когда делаешь новую камеру, никаких гарантий, что получится то, что планируешь, нет. Но исходя из того, что предыдущая камера разрушена, и того, что у меня есть уже почти все необходимые составляющие, — да. Я уверен, что смогу. Мне нужны ещё некоторые дополнительные детали, и для того чтобы их получить, мне нужны вы. Только не думайте, что я решил заняться благотворительностью и подарить вам вечную жизнь бесплатно.
— Вам нужны деньги? — Макс затрепетал. У него не было лишнего пфеннига — финансовые аферы, в которые он регулярно и с азартом влезал, съели то немногое, что оставалось после опустошительного развода, и он с огромным трудом поддерживал привычный стиль жизни и разваливающийся, давно требующий ремонта замок.
— Макс, у меня нет финансовых проблем. Денег у меня будет столько, сколько мне потребуется. А вот определённого рода услуги — да, мне от вас будут нужны.
— Я согласен, — бодро ответил тот, уже заранее готовый на всё. Енох даже не улыбнулся, услышав ожидаемый ответ.
4.5
Он поселился в замке у Макса. Целыми днями возился в лаборатории, рылся в библиотеке, заказывал всё новые материалы и приборы плюс к тем сундукам, набитым странно выглядящими приспособлениями, что привёз с собой. Заказывалось и доставлялось всё на имя хозяина, но платил Енох всегда сам, выдавая периодически обнищавшему владельцу фамильного замка пачку новеньких купюр. Изредка он давал ему какую-то редкую и очень дорогую антикварную вещицу для продажи и указывал, сколько за неё выручить. И никогда не ошибался. Каждый вечер они вдвоём ужинали в столовой замка за тем же огромным столом на три десятка персон, к которому когда-то, полтораста лет назад, предок Макса даже и не подумал бы пригласить своего подданного — пусть даже и очень полезного ему, но еврея. Прислуживали им двое последних оставшихся у наследника Турн-унд-Таксисов слуг: горничная, она же экономка, из бывшей Югославии и повар, он же дворецкий, пожилой и молчаливый поляк. Большего Макс себе позволить не мог, и некогда роскошный замок постепенно приходил в запустение, зарастал пылью и медленно разрушался. В некоторые его крылья никто не заходил уже десятки лет. Гигантские многосвечёвые бронзовые люстры и потемневшие портреты многих поколений гордых носителей старинной фамилии покрылись патиной и паутиной, уникальная мебель под древними чехлами прела и распадалась, а тихими ночами рассыхающийся наборный паркет потрескивал под тяжёлой поступью призраков давно истлевших хозяев.