Первое, что сделал Зиновий Аронович в своё следующее дежурство, — это перевёл больного в отдельный бокс. После обеда, когда больному ещё не успели выдать им же прописанную горсть таблеток, Зиновий Аронович пришёл в палату. Константин Елецкий (по паспорту) был слегка заторможен от полученного утром очередного укола и уже не буянил и не требовал вернуть его тело, но по-прежнему настаивал, чтобы его называли Евгением Викторовичем. Он уныло сидел на койке, подперев крупную голову руками, и что-то тихо мычал.
— Здравствуйте, Константин Сергеевич, — звучно, придав голосу как можно более ласковые интонации, сказал доктор.
Больной не отреагировал.
— Здравствуйте, Евгений Викторович, — зашёл с другой стороны Зиновий Аронович.
Больной поднял голову.
— О! Хоть один нормальный в этом дурдоме нашёлся, — ворчливо сказал он. — Ну что? Вы разобрались? Поняли, что я говорю правду?
— Да, собственно, никто и не сомневался, Константин… э-э-э, простите, Евгений Викторович, в вашей правдивости. Просто история ваша уж очень необычна, и, конечно, не всем было в неё легко поверить. Для того чтобы мне убедить главврача и комиссию в вашем, э-э-э, душевном здоровье и полной реальности вашего рассказа — а я, поверьте, на вашей стороне, — давайте мы ещё разок пройдёмся по нему с самого начала.
Больной снова обхватил голову руками и замычал.
— Я понимаю, что вам трудно снова пересказывать всё, но у нас нет другого способа доказать вашу правоту, — мягко настаивал врач. — Итак?
— Да нетрудно мне! Только рассказывать нечего! Я уже всё пять раз вам тут изложил! Всё, что помню! — Больной потихоньку заводился, и Зиновий Аронович на всякий случай переместился чуть ближе к двери.
— И всё же давайте попробуем ещё разок, — ласково сказал он.
— Ну, зашёл я после работы в рюмочную, а там этот… гад. Ну, выпили мы с ним по полтинничку. Потом ещё разок, а потом он и говорит: что, мол, мы тут стоя, как гопники, пойдём ко мне, я тут рядом живу, а там, мол, спокойно и выпьем, и поболтаем, и в шахматишки сыграем. Ну, мы взяли бутылку и пошли.
— А вы с ним были знакомы?
— Ну, как «знакомы»… Так, пару раз в рюмочной виделись. Выпивали. Разговаривали. Вроде нормальный мужик такой. Интеллигентный… — тут больной энергично прибавил непечатное слово.
— А какой он из себя? — не подумавши задал вопрос Зиновий Аронович и тут же пожалел.
Больной поднял голову. Глаза его медленно наливались бешенством.
— Ты что, придурок, издеваешься надо мной? — произнёс он тихо. — Кто он? Это же я! На меня посмотри! Вот он как выглядел! Это же его тело! Ты что, так ни черта и не понял?!
— Спокойно, больной. Успокойтесь, э-э-э… Евгений Викторович. Это у меня случайно вырвалось, — шёл на попятный доктор, смещаясь ещё ближе к двери, но было поздно. Успокоиться пациенту помогли два санитара, и через пару часов, когда он пришёл в себя, Зиновий Аронович продолжил беседу примерно с того же места, стараясь избегать скользких тем.
— Так вот, вы пришли к этому гражданину в квартиру. Так?
— Так, — пробурчал больной, почёсывая место укола.
— А дальше? — настаивал врач.
— Чё дальше? Я ж всё рассказывал. Выпили, поболтали, в шахматы партейку сгоняли, а потом он и говорит, мол, давай я тебя сфотографирую. Я, говорит, фотограф хороший, профессиональный. Будет тебе, мол, на память. Ну, а мне-то что — задаром же. У него там такая большая камера стояла — как в ателье. Ну вот, сфотографировал он меня, пластинку сзади из аппарата вытащил и говорит мне, мол, посиди минутку — я мигом её проявлю, и будет у тебя фотография. Ну я и сижу, журнальчик листаю и… и больше ничего не помню. Очнулся я в той же квартире, на диване. Весь сонный такой, как пришибленный. Гада этого нет, фотоаппарата нет. Вот и всё… А потом вижу — костюм на мне не мой, а как в зеркало глянул, как себя увидел… — тут несчастный, уткнувшись небритым лицом в ладони, громко зарыдал.