Первый человек, которого Матвей встретил, войдя в баню, был ниже среднего роста, неопределённого возраста и очень плохо пах. Шёл он медленно, едва передвигая ноги, но гордо, высоко неся на негнущейся шее почти лысую яйцеобразную голову, обрамлённую белёсым пушком. На верхушке этого яйца, едва прикрывая макушку, сидела чёрная засаленная шапочка с то ли нарисованным, то ли вышитым жёлтым значком, но из-за пропитавшей её многолетней грязи разобрать, что именно там изображено, было решительно невозможно. Спину он держал строго вертикально, а ноги его двигались как бы сами по себе, медленно, но неотвратимо неся его прямо на Матвея. Тот посторонился, освобождая дорогу к двери, но человек, поравнявшись с ним, притормозил и, не поворачивая головы, скомандовал:
— Дай шестьдесят четыре копейки. Надо.
Сказано было это так просто, что даже мысли отказать ему, приводить жалкие аргументы, что нет мелочи, что забыл деньги дома или какую-нибудь подобную стыдную ерунду, не возникало. Матвей уже было полез в карман, чтобы поделиться тем немногим, что у него там оставалось, как из бокового коридора появилась крупная полноватая молодая шатенка и со словами «Огурец, ты ещё здесь?» пинком в нижнюю часть туловища придала просителю не свойственную ему скорость передвижения, и тот, открыв лбом входную дверь, вылетел на улицу.
— А ты к кому? — этот вопрос был обращён к Матвею, который к этому моменту уже начал сомневаться, стоило ли ему пробиваться в эту, такую странную, работающую как максвелловские демоны, дверь.
— А мне бы, собственно, Эльвиру, — неуверенно проблеял Матвей, лихорадочно соображая, как себя лучше повести в такой ситуации. С одной стороны, он пока ещё был свободен и независим, с другой, получать пинок в зад на выходе определённо не хотелось.
— Так это я, — гордо сообщила шатенка, развела пухлые руки в стороны, а опуская их вниз, подчеркнула все прелести своей фигуры.
— А я от Саши, по поводу работы, — выложил припасённый козырь Матвей. Саша был давним приятелем, дипломированным искусствоведом, работал ночным охранником ни много ни мало в Эрмитаже и пару раз в благодарность за принесённый портвейн устраивал Матвею с очередной новой девушкой ночную романтическую экскурсию по музею. Это всегда срабатывало безотказно, и Матвей старался не злоупотреблять Сашиным гостеприимством, приберегая секретное оружие только для особо трудных и желанных объектов. Каким-то боком Саша оказался знаком с Эльвирой, и на его протекцию Матвей сейчас и рассчитывал.
— А-а-а… от Саши… — По угасающему тону Матвей почувствовал, что его карту бьют, заметался и тут, перехватив Элин взгляд на его сумку, сообразил и выложил козырного туза — приоткрыл молнию и обнажил головки двух бутылок: замотанной в серебряную фольгу шампанского и ярко-жёлтую алюминиевую шапочку армянского коньяка.
— А! Так ты от Саши! Ну так бы сразу и сказал! — чеширским котом расплылась в улыбке Эля. — Заходи.
В каморке, куда она затащила не сопротивляющегося Матвея, на мешках с чистыми простынями полулежала, выставив длинные ноги в ажурных чулках, девица примерно того же возраста, что и хозяйка кладовки, но гораздо стройнее. Что их определённо роднило, так это жажда, которую они тут же принялись утолять принесённым Матвеем шампанским. Выдув с подругой, которая, икнув, представилась Машей, в два приёма всю бутылку, Эля вспомнила про соискателя.
— Так ты, значит, работать хочешь. Ну пойдём, я тебя Хозяйке представлю. Да не боись, я ей уже про тебя сказала, когда Сашка позвонил. Только сначала слушай сюда. Вот как надо себя вести…
Кабинет «хозяйки» был тут же, рядом. Дверь Эля открыла всем пухлым телом и без стука. Вряд ли стук что-нибудь бы изменил, потому что сидящая за столом дама лет пятидесяти не оторвалась от того, чем была занята, а именно — целовалась с наклонившимся к ней высоким длинноволосым мужчиной, одной рукой придерживая его за шею, а другой оглаживая его брюки в районе ширинки. Она бы и дальше продолжала этим заниматься, если бы нечуткая Эльвира громким басом не заявила: