«Поколение дворников и сторожей» ещё не было написано, но направление было задано давно. Дворником быть Матвею не хотелось, а на хорошее место сторожа попасть было не так-то просто. Все тихие места были заняты как признанными, так и неизвестными ещё гениями: музыкантами, поэтами и немногими ещё оставшимися на свободе диссидентами. Были ещё «хлебные» места сторожей, но это была уже совсем другая история. Там надо было «выносить» и делиться, а заниматься уголовщиной ему не хотелось. Матвей считал себя последователем Остапа Бендера — героя одной из немногих прочитанных им книг — и, так же как и тот, чтил (в меру сил) Уголовный кодекс. Нельзя сказать, чтобы герой наш был совсем уж невежественен. Кроме «Двенадцати стульев», прочёл он и «Трёх мушкетёров», и «Москву — Петушки», и даже «Мастера с Маргаритой» в синюшной, пахнущей вонючей химией ротапринтной копии, да и классикой попотчевали его в школе изрядно. Так и что с того? Разве мешает почтение к евангельским заповедям сжигать ведьм или следовать «моральному кодексу строителя коммунизма»? Ну и ему не мешало… Вот тут-то и подвернулась баня. Та самая — тринадцатая.
Пролежал на полке он в этот раз недолго — в банном помещении послышались чьи-то шаги, а затем невнятные голоса. Матвей, стараясь не шуметь, спустился по ступенькам парной, прислушался и аккуратно приоткрыл дверь. В образовавшуюся узкую щель он увидел ночного сторожа Мишку Мазина, сидевшего на стуле. Собеседник его стоял перед ним, но был скрыт углом шкафа, так что Матвей не мог его видеть. Зато он хорошо слышал весь разговор. Голос мазинского собеседника был незнаком Матвею, и он не сразу сообразил, что тот называет почему-то Мазина Максом.
— Макс, я же объяснял вам, что мне нужна старая, настоящая икона, а не вчерашняя подделка, от которой ещё несёт свежей краской. Вы совершенно не в состоянии отличить антикварную вещь от новодела. Зачем мне эта свежеструганная сосна? Какую энергию она в себе несёт? Мне нужна старая, как тут у вас выражаются — «намоленная» икона!
— Мне сказали, что это семнадцатый век, — угрюмо защищался Мазин. — И сертификат дали.
— Сказали? Дали? Макс, вы поразительно наивны для своего не такого уж юного возраста. Вам можно всучить хомячка вместо кенгуру, если привязать ему к лапке бумагу из зоопарка. Эти сертификаты печатают там же, где и рисуют эти подделки. Вы совершенно не разбираетесь в антиквариате.
— У меня не было полутора сотен лишних лет, чтобы этому научиться, — взвился обиженный Мазин. — Я был занят другими делами.
— Лишних лет, мой юный друг, не бывает. И вы в этом довольно скоро убедитесь, — мазинский собеседник противно хихикнул. — Как у вас со здоровьем? Печень не беспокоит? А то вы ведь злоупотребляете дешёвым спиртным, Михаил Александрович, так, словно у вас есть возможность оставить ваше изношенное тельце и переселиться в другое — помоложе и поздоровее.
— А зачем вам икона? — перевёл на другое неприятный разговор Мазин. — Хотите встроить её в аппарат и стать святым? — и тут уже он, передразнивая собеседника, мелко хихикнул.
— Макс, не лезьте в то, в чём ничего не понимаете, — грубо ответил его собеседник. — В старой доске есть энергетика, мощная энергетика, а как направить эту энергию — зависит от умения направляющего. Вы же на примере своей страны знаете, что одну и ту же силу можно направить и на что угодно, и на кого угодно. Важно только правильно ей манипулировать.
— Ну так направьте! Сделайте, наконец, ещё одну точно такую же камеру! Такой же «Гимел». Ведь раздобыть сейчас нужные доски проще, чем это было сто пятьдесят лет назад. Вы же чем-то занимаетесь там у себя в подвале?
— Чёрт вас подери, Макс. Мне трудно называть вас Мазиным. Язык не поворачивается. Он-то умнее вас оказался. Потому он там, а вы здесь. Он не задал бы подобный вопрос. Я же объяснял вам не раз. Каждая камера — результат сотни экспериментов и случайного, я подчёркиваю, случайного стечения обстоятельств. Вот почему невозможно точно предсказать заранее, какими свойствами она будет обладать. Каждая камера уникальна, и повторить её, сделать, как вы выразились, «точно такую же» — невозможно! Да и найти нужное дерево не так просто, как вам кажется. Где вы сейчас и в этой стране раздобудете доски секвойи или тополя осинообразного из той восьмидесятитысячелетней рощи, из которых я сделал «Гимел»? Их и там-то, в Америке, не найти, но там можно попытаться, хоть нелегально, хоть рискуя, но постараться получить их, а как дотянуться к ним отсюда, из этой закрытой, как клетка в зоопарке, страны? И, кстати, вполне возможно, что есть ещё одно препятствие, и я о нём только недавно подумал. Ведь не исключено, что для того чтобы каббалистический смысл буквы сработал, её можно использовать только один раз, а тогда получается, что создать такую же камеру второй раз нельзя! Или возможно, если какая-то камера, как, к примеру, «Нун», которую искрошил ваш приятель, разрушена — тогда, вероятно, я и смогу создать такую же. Но нужная мне камера наверняка цела, и получается, что я вообще в ловушке, из которой не выскочить!