Матвей торжественно, по одной, стал доставать фигурки из рюкзака, разворачивать бумагу и тряпки, в которые те были замотаны, и аккуратно выставлять на стол. Особой торжественности не получилось, потому что Мазин тут же схватил обломанную табличку и принялся, бормоча что-то невнятное, сравнивать её надписи со своими рисунками и книгами. Евгений дождался, пока Матвей выставил всё, и, беря скульптуры по одной в руки, стал внимательно их осматривать, изучать, разглядывать в мощную лупу и даже нюхать. Видимо, он остался доволен осмотром, потому что, осмотрев последнюю, он улыбнулся.
— Ну что ж, Матвей. Вы, похоже, справились и честно заработали свои деньги. А если всё с этими артефактами пройдёт как нужно, если их примут те, кому они предназначены, то обещаю вам ещё и премию.
— Да? — обрадовался тот. — А когда это будет известно?
— Скоро, мой нетерпеливый и жадный друг. Очень скоро. Я дам вам знать, — улыбаясь, ответил Евгений.
Он выдал Матвею оставшуюся часть денег и выпроводил его из кочегарки, не забыв напомнить, что завтра бал и что Матвею нужно обязательно присутствовать. Когда он вернулся к столу, Мазин, слышавший весь этот разговор, хмуро спросил:
— А мне тоже надо пойти на этот бал?
— Ни в коем случае, — резко ответил Енох. — Если эти фигурки не настоящие, то боги не примут жертву, и тогда возможны серьёзные осложнения. Так что держитесь завтра вечером от бани подальше.
5.6
Разговор с Константином Елецким, практически с самого своего попадания в клинику обосновавшимся в отделении для буйных, прошёл почти так же, как и задолго до того его беседа с Зиновием Ароновичем, с той лишь разницей, что на этот раз помощь санитаров не понадобилась, а Фомин справился сам, ловко скрутив и прижав к кровати быстро пришедшего в ярость пациента. Разговор со вторым больным с той же навязчивой фобией прошёл мирно. Он находился в клинике почти двадцать лет, и всё человеческое, что в нём когда-то было, уже стёрлось, вымылось, вытесненное многолетним приёмом разнообразных антидепрессантов и уколами аминазина. По паспорту ему было почти пятьдесят — выглядел он на все семьдесят. Вялым, без эмоций, голосом он слово в слово рассказал то же, что и было вписано в его истории болезни: знакомство, фотосъёмку и просыпание в чужом теле. Он не помнил уже ни своего имени, ни прошлой жизни, и то, что он рассказывал, казалось заученным сейчас, заново, а не происшедшим с ним когда-то в реальности. Зиновий Аронович решил, что на этом визит Фомина закончен, и потащил его к себе в кабинет, попить чайку. От чая тот не отказался, но, как выяснилось, и уходить не собирался. Леонид Петрович был следователем, а не врачом и мыслил иначе. Допив чай и выкурив у открытой форточки сигарету, он уселся за стол на место Зиновия Ароновича, разложил свои бумажки и скомандовал:
— А теперь, Зяма, давай их обоих сюда. Устроим очную ставку. И санитаров держи наготове. Возле каждого.
То ли Зиновий Аронович не услышал последнюю фразу, то ли решил, что ему как врачу виднее и нечего ему тут указывать, но санитаров он поставил только возле буйного пациента. И потому, когда тихий и вялый старик, вглядевшись по Лёнькиному требованию в сидящего напротив Елецкого, кинулся на того и вцепился в ему горло, перехватить нападавшего было некому. Вялыми дрожащими пальцами он пытался душить прижатого к стулу двумя бугаями-санитарами Елецкого, шипя:
— Отдай! Отдай, сволочь, это моё тело!
Опомнившийся Зиновий Аронович и выскочивший из-за стола Фомин легко оттащили старика от удивлённого и даже не попытавшегося защищаться Елецкого, вызвали ещё санитаров, и те развели пациентов по своим отделениям, сопровождаемые указаниями Зиновия Ароновича, кому и сколько вколоть, и настоятельным требованием проследить, чтобы пациенты никогда больше не встретились.
— Ну как, Зяма? Как тебе такой разворот истории? — задумчиво спросил Фомин, когда оба снова перекуривали у окна.
— Как в «Алисе в Стране чудес», — хмуро отозвался доктор. — «Всё чудесатее и чудесатее». Слушай, Лёнька, а может, это вирус такой — перескакивает с одного на другого? И им кажется, что их поменяли телами?
— Угу, — хмыкнул Фомин. — И этот же вирус моего лейтенанта сфотографировал и памяти лишил? И где, интересно, сейчас следующий носитель этого вируса?
— Не знаю, — расстроенно отозвался Зиновий. — Выписался из квартиры и исчез.
— Что?! Откуда у тебя такая информация? — вскинулся Фомин.