— Ну, а теперь расскажите мне, мой лживый друг, зачем вы всё-таки приехали.
1.2
Удар был неожиданный и застал Макса врасплох.
— Михаил, я же вам всё уже честно рассказал, — растерянно попытался проблеять он в ответ, но Мазин, почувствовав слабину, давил дальше.
— Эти байки, Макс, вы девочкам у входа в гостиницу или на паспортном контроле в Пулково рассказывайте. А мне-то зачем вкручивать, что вы примчались сюда, в страну, которая для вас страшнее дантовского ада, сняли самый дорогой отель и приехали ко мне, которого ненавидите, боитесь и даже пытались когда-то убить, лишь для того, чтобы раздобыть фотокамеру, которой вы в лучшем случае подлечите свой застарелый геморрой? Вы меня за идиота считаете? Это здесь, сейчас — когда даже ту нищую медицину, что когда-то была в Союзе, и ту уничтожили, — без чудес не обойтись. А вам в Германии легко вылечат всё, без всякой магии и значительно дешевле, чем вам уже обошлась эта поездка. К тому же вы совершенно ясно понимали, что никакой камеры вы от меня не получите. Так что бросьте мне голову морочить. Хотите помощи в вашей затее? Не обещаю, но однозначно вы не получите ничего, пока не выложите всю правду. Всю, Макс!
Макс колебался. Все его чувства — страх, нерешительность, надежда и отчаяние — поочерёдно отражались на побледневшем веснушчатом лице.
— Хорошо. Я вам всё расскажу. Понимаете, Михаил… Енох…
— О! Так я и думал. Есть только один человек на свете, который мог заставить вас это сделать. Его вы боитесь даже больше, чем поездки в Россию. И чего же хочет сейчас этот древний монстр?
Макс испуганно поёжился и нервно оглянулся по сторонам, словно опасаясь, что из-за тяжёлой плюшевой портьеры выглянет хищное смуглое лицо.
— Во-первых, он хочет получить назад свои тетради. Они ведь остались у вас. Он продолжает свои опыты и, кстати, делает это в моём замке. В тетрадях результаты сотни лет экспериментов, и они ему необходимы.
— Ну, это уже на что-то похоже, — задумчиво пробурчал Мазин. — А во-вторых?
— Он оставил здесь, в Ленинграде, в тайнике, свою камеру «Каф», дающую удачу в азартных играх. Не смог вывезти, когда торопился уехать под чужим именем. И тоже хочет вернуть её.
Мазин встал с кресла. Походил взад-вперёд по комнате, задумчиво напевая что-то, из чего внятно произносил только окончание фразы: «…за металл, за металл»… Побродив так недолго, он вернулся в кресло.
— Звучит весьма правдоподобно. Только вот что меня смущает в вашей истории, мой уклончивый рассказчик. Вашему Евангелию от Макса не хватает убедительности. Почему он послал вас? Вы определённо не лучшая кандидатура для таких заданий. Он мог бы послать кого-нибудь попроще и понадёжнее. Почему он предложил это вам?
Макс заёрзал в кресле. На этот раз на его породистом и в то же время простодушном лице явственно отражались другие чувства: стыд, неуверенность, неловкость. Мазин с интересом наблюдал за этой переменой, не торопил.
— Ну… это не то чтобы он меня послал против моей воли… Я, собственно, обрадовался, когда узнал, что он собирается эти тетради у вас купить и камеру привезти. Я сам хотел приехать в Россию.
— Вы? — Мазин с удивлением смотрел на Макса, чувствуя, что на этот раз тот не врёт.
— Да.
Понимаете, Михаил, ведь у вас здесь сейчас просто Клондайк! Золотое дно! — Макс воодушевился, бледное лицо порозовело. — Тут сейчас можно быстро и легко заработать сумасшедшие деньги! Столько возможностей!
Мазин поскучнел. Такие речи ему доводилось слышать не раз, и, не дав восторженному туристу перейти к деталям своего разорительного проекта, он прервал его на взлёте.
— А зачем вам деньги, Макс? Вам что, не хватает того, что у вас есть? Ведь даже треть вашего состояния, которая должна была остаться у вас после развода, — это изрядная сумма, и вам хватит её до конца жизни, и детям останется, если вы их, конечно, заведёте.
Макс поник. Мазин, видя его затруднение, разлил ещё коньяк и, дав гостю время подумать, решиться сказать правду или сочинить новую версию, молча сходил на кухню. Вернулся он с подносиком, на котором, кроме лимона, оказались нарезанные сыр и твердокопчёная колбаса, тосты, масло и даже недоеденная баночка красной икры. Так же молча он намазал бутерброды и жестом предложил гостю. Тот жадно схватил, начал жевать и, не доев, положил обратно на блюдце.