— Правительство уже приняло решение о Приозерном, — сказал Леонид Матвеевич.
— Верно?!. А я распинаюсь, точно на митинге. Нехорошо, нехорошо играть в прятки с пенсионерами. Все хитришь! Нуте-ка, рассказывайте, голубчик.
— Вот, пожалуйста, Илья Леонтиевич, — и Лобов протянул ему скрепленную стопку документов.
— Нуте-ка, нуте-ка... О, это здорово, это большущее дело! — он мельком пробежал текст постановления и принялся читать и перечитывать приложения.— Извольте видеть, даже название города налицо — Светлый. Неплохо окрестили этот солнечный уголок Зауралья, где и посейчас можно встретить на озерах красавцев-лебедей. Ну, вот и все... — вздохнул Илья Леонтиевич, будто пожалев, что драться больше не за что, а для розыска еще одного такого клада не хватает второй жизни.
Он снова встал и пошел вдоль шкафов, покачивая головой. Осененный какой-то догадкой, вернулся к столу, взял свой чемоданчик, открыл, пошарил рукой среди вещиц, припасенных в путь-дорогу.
— Позволь подарить тебе одну штучку по такому поводу. Возьми, Леонид Матвеевич, на память... Ну-ну, я не обеднею!..
На ладонь Лобова грузно лег кусочек комплексной руды, изрезанный багровыми, охристыми, зелеными прожилками; грани его, пообтертые рукой геолога, отливали многоцветием металлов, причудливо соединенных воедино: тут была представлена чуть ли не третья часть тех земных сокровищ, что значатся в русской гениальной описи, которую дал миру Менделеев.
— Самая первая моя находка, — сказал Жилинский. — С нее все и началось.
«Действительно, — охотно согласился Леонид Матвеевич, — с этого кусочка ярской полиметаллической руды и началось сотворение индустриальных центров Южного Урала в тот первоначальный, неимоверно тяжкий переход, когда мы двинулись в грядущее и пошли без передыха, без привалов...»
Была лунная ночь.
Лобов возвращался домой позже обычного. Порывисто дул юго-западный теплый ветер — к дождю. В темно-синих разводьях наволочного неба мелькала огнистая луна. Как она спешит сегодня, уходя из-под прицела! Лезвие ее зазубрилось от вязких осенних туч, которые ока, уже не успевает распластывать надвое и лишь торопливо подрезает их лимонные закраины.
Только что передали по радио, что вторая космическая ракета идет точно по заданному курсу. «Не успеет Рудаков, срочно вызванный в Москву, сойти на перрон Казанского вокзала, как последняя ступень ракеты достигнет цели», — улыбаясь, подумал Леонид Матвеевич.
Неторопливо шагая по улицам притихшего города (южноуральцы, конечно, сидят у своих приемников и репродукторов), Леонид Матвеевич, уставший и воодушевленный, мысленно спрашивал каждого из близких ему людей: «Ну, так что же сие значит?» Рудаков бы ответил сдержанно и деловито: «Что касаемо наших ракетостроителей, то неплохо у них получается». Жилинский восторгался бы по-стариковски: «Извольте видеть, куда махнула, скажу вам, по секрету, уральская легированная сталь!» (Будто и нет у нас другой стали, кроме его — уральской). Максим Каширин сказал бы просто, как говорил его отец: «В самом деле, чистая работа». Речка бы приосанился и глуховато пробасил: «Вообще, доложу тебе, новость, — знай, мол, нашего брата!» А Сухарев (эх, Родион Сухарев!) опять бы, наверное, отделался замечанием о «слишком эмоциональной оценке фактов». И женщины — Анастасия, Вася-Василиса, Эмилия — как и полагается женщинам, ответили бы наперебой: «Изумительно! Потрясающе! Прекрасно!» Женщины не пренебрегают громкими словами... Однако почему ж он не вспомнил товарищ Зинаиду? Ведь именно с ней, начитавшись романов Герберта Уэллса, он подолгу спорил о «машине времени». Зина поучала: надо добывать хлеб насущный, не витая в облаках. И Леня — осоавиахимовец, «без пяти, минут стратонавт», горячо упрекал ее в неумении мечтать. Она посмеивалась над ним, называла его среди подруг чудаком-лунатиком. Впрочем, Зина и любовь Ленькину считала неземной, не от мира сего. Милая, далекая пора юности!..
Леонид Матвеевич свернул в сторону вокзального проспекта, еще совсем зеленого, и перед ним взметнулся над старым парком островерхий, тонкий и ребристый белый минарет Караван-Сарая: как он, действительно, похож на космическую ракету, готовую вот-вот взлететь в образовавшийся просвет между сентябрьскими тучами, вдогонку той, что послана сегодня утром на Луну с нашим вымпелом!
Сигнальные ракеты семилетки взвились к седьмому небу. В них спрессовалось все: и скрупулезный труд наборщика ленинской «Искры», и лихой порыв буденновца на Перекопе, и солоноватый пот землекопов первых строек, и праведная кровь безвестного защитника Сталинграда, и коллективная мысль академиков в неспокойные пятидесятые годы... Нелегко подвести черту под колонкой лет, чтоб отграничить время. И все ж итоговая черта, двойная и размашистая, прочерчена в космосе. Никогда еще мы не заглядывали так далеко — значит, коммунизм теперь близок...