— А если я научусь играть на кубинских барабанах? — произнес в пустоту Федот.
— Учись, — равнодушно согласился Кот.
Он сильно изменился в последнее время. На репетициях всех слушался, не пытался никого зажать в углу и постоянно шевелил губами, запоминая музыкальные термины. А началось это в Элисте, когда Кот пропал перед самым отъездом. Конечно, без него не уехали бы, но он вошел в автобус последним, сразу за Улей Тулаевой. И пропадал парень не с ней. Оказывается, монгольские танцорки водили его пить чигян, и с собой дали целую кожаную флягу напитка. Это такая разновидность кумыса, полезная при похмелье, истощении и язве желудка.
Чигян, видимо, оказался забористым — в автобусе глаза Кота блуждали, а грудь взволнованно вздымалась. На наводящие вопросы он отвечать отказался, лишь брату дал попробовать из фляги. С тех пор он окончательно и бесповоротно влюбился в музыку. По крайней мере, от Варвары на репетиции не отходил.
И в этот момент в Малом зале появилась Ада Гольдберг. Вошла Ада медленно, с распухшим носом и красными глазами.
— Комсомол — всё! — трагическим голосом произнесла она.
— В смысле? — Антон снова отложил гитару.
— Меня исключили.
— Да ладно, — не поверила скрипачка Зина. — Ты же ходила экзамен сдавать!
— И сдала, — кивнула Ада. — И прямо оттуда меня выдернули на бюро ВЛКСМ фака.
(Фак — здесь не ругательство. Это сокращение от слова «факультет»)
— И за что тебя турнули из рядов?
— За низкий моральный облик, не совместимый с высоким званием комсомолки.
Оркестрантки зашумели, и Антон прикрикнул:
— Успокоились все! Что за гвалт?
«Гевалт» переводится с немецкого как «насилие». Евреями это слово употребляется с восклицательным знаком — на идиш оно обозначает что-то вроде крика «караул». А в русский язык «гевалт» попало, изменившись на «гвалт», и стало обозначать шумиху с неразберихой.
— Ада, давай спокойно, — предложил Антон, при этом ментально посылая «лучи добра». — По порядку и с самого начала.
Та моментально вытерла слезы и отсморкалась в платок:
— Пару дней назад меня позвали в райком комсомола. Сару тоже туда вызывали, но она не смогла, потому что в больнице. Там спросили, знаем ли мы с сестрой о нашей бабушке, которая подала заявление в ОВИР. Ну, на выезд из Хабаровска в Израиль.
— А она подала заявление?
— Теперь это не секрет. И меня спросили, как мы к этому относимся. Я сказала, что нормально отношусь, а Сара против. Тогда они сказали, что я занимаюсь антисоветской пропагандой. И такое поведение недостойно звания комсомолки.
Что ж, ничто не ново под луной — подобные события редкостью не были. Сначала общественное порицание, потом придирки в общежитии, вроде «нарушения норм», с целью выгнать на законных основаниях. А затем исключение из института — таким студентам обычно не удавалось сдать сессию.
— И бюро фака исключило тебя из рядов? — пробормотал Антон. — А Сару?
— Меня исключили, Саре выговор.
— Выговор за что?
— За неявку на бюро комсомола.
— Она же в больнице! — возмущенно воскликнула скрипачка Алла.
— Вот поэтому не исключили, а только выговор. И еще они назвали меня стилягой в джинсах! — всхлипнула Ада. — Хотя это не джинсы, а слаксы.
Скрипачка Алла и не подумала ее утешать. В голосе слышалась насмешка:
— Ты стиляга и есть, раз явилась на бюро комсомола в штанах.
Утерев слезу, Ада огрызнулась:
— Надо было монашескую рясу надеть? А штаны — это сценический образ. Их Антон Михалыч велел носить постоянно, в целях обтирки и привыкания. Кстати, ты тоже в слаксах.
Алла согласно кивнула:
— Потому что я тоже стиляга в образе. А ты кайся, несчастная, ибо грешна.
— Почему?
— Тебя уже выгнали из комсомола, завтра выгонят из общаги. Потом придерутся к плохой учебе, и выгонят из института. А потом посадят в тюрьму.
— А в тюрьму-то за что? — Ада затравленно оглянулась. И без того невеликие корейские глазки превратились в щелочки.
— За тунеядство, — безжалостно объявила Алла. — На работу тебя ни одна собака не возьмет.
— Я знаю, — Ада снова зашмыгала носом. — Дальше будет именно так — они вовсю потрясали докладной коменданта, что мы выпивали на Восьмое марта.
— Погоди, но в этот день шампанское пили все!
— Ага, но к тебе же не придрались? А когда нас выгонят из общаги, мы не сможем платить за квартиру! Денег и так впритык.
— Кстати, откуда деньжата? — поинтересовался Антон. — На стипуху не проживешь. Мама присылает?
— Иногда, — ответила она больным голосом. — И еще мы подрабатываем репетирством в музыкальной школе. Там немного, но нам много и не надо. А теперь всё, бобик сдох. Германия нам с Сарой не светит…