Второе. Необходимо уже сейчас начать моделирование того нового процесса государственного строительства, который начнется по ту сторону катастрофы, коль скоро удастся оказаться на той стороне. Здесь важно честно признаться, честно ответить себе на вопрос — чего мы хотим. Поскольку тип работы с ценностями зависит от плана государственного строительства. А последний будет предопределен тем, как будет протекать катастрофическая фаза деструкции. Ясно одно — нам необходимо будет восстановить целостность исторического сознания еще до катастрофы и в ходе ее. Только это позволит избежать новых тоталитарных конвульсий. Тоталитаризм начинается там, где выход из тотальной деструкции должен быть осуществлен в кратчайшие сроки и в условиях разрыва непрерывности исторического сознания нации, осуществляющей этот выход. Это наихудшая из всех возможностей, и ее хотелось бы любой ценой избежать. Но ясно и другое. В результате катастрофы общество, в котором мы живем, будет отброшено далеко назад. Мы и так имеем общество восточного типа, хотим ли мы этого или нет. А восточный тип общества восстанавливает себя (и мы уже показали это в своей работе «Судьба коммунизма») лишь при наличии структур, отвечающих за коммуникации, за смыслы, цели и ценности — как структур базовых, основных. Важно, чтобы эти структуры были элитарными, в подлинном смысле этого слова — в смысле их служения обществу и народу. Но не менее важно, чтобы эти структуры ликвидировали дефекты, заложенные в доктрину предшествующего тоталитарного ордена.
Ордена — выведшего страну из одной деструкции и ввергнувшего ее в другую.
Ордена — где творец доктрины лишь в конце жизни понял ее дефектность — понял и умер.
Ордена — где первосвященник, занятый разворачиванием социального обрамления доктрины, «оформлял» пустоту, знал об этом, сознавал дефектность первоосновы и был не способен ничего изменить.
Ордена — где каждый последующий шел по пути деструкции и мафиизации.
Ордена — чей трагический опыт должен быть осмыслен и преодолен. Все происходившее с ним до сих пор покрыто мраком, и нам рано судить, не понимая, что мы судим и какой мерой меряем происшедшее с нами.
Солдаты двух последних мировых войн, пережившие трагедию мазурских болот и соловьевской переправы, вспоминая о пережитом, говорили мне, что самое страшное было услышать надсадный, рвущийся изнутри крик: «Измена!» И вдруг осознать, что твои начальники, твои вожди — предали. После того как такое осознание приходит в народ, он сбрасывает элиту, как целое, не разбирая, кто прав, кто виноват. Он начинает творить страшные преступления, он совершает исторический грех, одновременно, пусть страшной ценой, спасая себя от тотального истребления. Судить его за это может лишь Бог. Наша задача, чтобы до этого не дошло. Чтобы связь народа и его элиты ни в коем случае не была разорвана.
Что крепче в архетипе русского народного сознания? Крепче всего ненависть к князю, ползущему на брюхе перед татарским ханом, враждующему со своими и открывающему ворота чужим, ненависть к военачальнику, вступившему в сговор с врагом, ненависть к предателю, к полицаю. Символ предательства, как самого страшного из всех грехов, — открываемые ночью ворота осажденного города. Если мыхотим, чтобы произошло воскресение страны и народа, мы должны осознать сами и дать ему осознать, сколько предательств совершено за последнее время.
Предательство отцов, вышвыриваемых из могил предков, — есть предательство онтологическое, бытийное.
Предательство союзников, которым Россия была верна всегда и во всех случаях — была верна безмерно, была чрезмерно верна, скажем мы, — сегодня стало тотальным. Тем самым идет добивание страны, превращение ее в страну-предательницу, в страну, презираемую всеми, в страну без союзников и без прошлого, в страну без будущего. Протест против этого предательства, будь то несчастный старик Хонеккер, сидевший в Моабите и помещаемый туда снова, будь то омоновец, судимый за то, что он выполнял приказ, будь то вчерашний союзник, соблазненный и подталкиваемый к тому, что вчера называлось суперидеей, а сегодня бредовым проектом, — всему этому должно быть заявлено однозначное нет. Должна быть восстановлена в своих правах попранная система ценностей, на основе которой отрицается предательство, — такие понятия, как честь, жертва, долг, — все это принадлежит человеческому и общечеловеческому, национальному и персональному, и никакое государственное строительство невозможно, пока это не будет восстановлено. Платой за предательство должна быть не месть, а возмездие. Это отвечает духу христианства, это отвечает всем принципам всех мировых религий. Предательство как антиценность и верность как ценность. Вот стержень нравственной системы координат, который должен быть восстановлен в любом случае, если мы хотим осуществлять полноценный проект строительства нового государства и нового общества. Сейчас, в условиях реабилитации Власова, в условиях, когда в нашей печати (превентивно!) восхваляют якобы сдавших чужому государству ядерные коды «героев» (см. статью Дмитрия Ольшанского в газете «Россия» «Безопасность… в чемодане, а чудеса в решете»), в условиях, когда предательство все более входит в моду, а верность долгу, чести, присяге выдается за идиотизм, мы прежде должны говорить об этом. Прежде всего мы должны прямо сказать самую горькую правду, что предательство совершила не только псевдоэлита, но и народ, по крайней мере большая часть его, взиравшая на то, как на Красном знамени рядом со звездой рисовали фашистскую свастику. Это нужно для воскресения тех, кто способен воскреснуть. Народ, принимающий сегодня за религию отправления определенных обрядовых норм, народ, не понимающий, что мертвые действительно существуют рядом с живыми, народ, лишенный связи со своими мертвыми, не подключен к тем высшим измерениям, где только и может быть сформировано понятие о целях и ценностях. Он не может воскреснуть. Наше дело — восстановить разорванную связь между мертвыми и живыми. Предавший должен понять, что он совершил предательство, а не предавший должен сказать себе: «Я не предал, не изменил — а значит, я не потерпел поражения, я не признаю его и я готов к дальнейшей борьбе». Этот процесс уже начинает происходить, и он есть не что иное, как очеловечивание после того расчеловечивания, которое происходило под видом возврата к ценностям гуманизма. Главное — усилить этот процесс и придать ему нужное направление. Главное — не допустить того, чтобы возврат к долгу и чести был сопровожден преступлениями, которые обесценят этот возврат, лишат его высшего смысла. Красным был огонь, зажигаемый в начале XX века. В конце его подобный огонь будет смертоубийственным. Человечество этого не переживет. Его ресурсы и так на исходе. Новый огонь должен быть белым.