Когда Ахмад Баширу доложили чуть свет, что его хочет видеть некий дабир из Багдада, Сахиб аш-шурта спросонок подумал, что все это когда-то было, и он был немало удивлен, увидев перед собой вчерашнего гостя.
— Что случилось? — встревожился он.
— На радостях я забыл его допросить, — сказал Абул-Хасан. — Это необходимо сделать прямо сейчас. Вынужден вновь просить вас о помощи.
— Ну что ж, — улыбнулся Ахмад Башир, он был рад возможности вновь услужить человеку, от которого зависела его дальнейшая судьба, — это мы сейчас устроим. Доставить его сюда или пойдем в тюрьму?
— Мне нужно, чтобы он ответил на все мои вопросы, а не изображал из себя героя.
— Понимаю, — сказал сахиб аш-шурта, — есть такой человек, ему все говорят правду. Прошу следовать за мной.
— Нужен еще доверенный человек, который запишет все, что скажет арестованный.
Ахмад Башир крикнул Бахтияра и приказал ему:
— Найди мне доверенного человека, грамотного.
Бахтияр на секунду задумался, улыбнулся и ответил:
— Раис, там у меня сидит ходжа Кахмас, ну тот, кого мы засылали на собрании, богослов.
— Что ему нужно?
— С жалобой пришел, говорит, угрожают расправой.
— Кто?
— Не знаю раис. Возьмите его с собой, все равно я не знаю, что с ним делать.
— Зови его.
Комната для допросов находилась в подземелье. Это было сырое помещение со стенами, выложенными из неотесанного камня. У стены стояла лавка, стол для писаря. Стражники привели Убайдаллаха, привычными движениями подняли его связанные руки и зацепили за крюк, торчащий из потолка. Появился человек, держащий в руках небольшой ящик. Это был палач.
— Что вам нужно от меня? — встревожено, спросил Убайдаллах.
— Этот господин задаст тебе несколько вопросов, — сказал Ахмад Башир. Будь благоразумен и говори правду.
— Я всегда говорю правду, — улыбнулся Убайдаллах.
Пока он держался с достоинством. Ахмад Башир усмехнулся и посмотрел на Абу-л-Хасана. Тот кашлянул и приступил к допросу.
— На каком основании вы провозгласили себя махди?
— Я принадлежу к потомкам Фатимы.
— К какой ветви?
— Я не скажу вам этого.
— Почему же?
— Потому что не считаю это необходимым.
— Это ваш окончательный ответ?
— Да.
Абу-л-Хасан посмотрел на Ахмад Башира. Тот кивнул и сказал человеку с завязанным лицом:
— Приступай.
Палач открыл свой ящик, достал из него плеть, размотал ее и спросил:
— Как бить — с оттяжкой или без?
— С оттяжкой, — приказал сахиб аш-шурта.
Палач отвел руку, труся плетью и с неожиданной силой опустил ее на оголенную спину Убайдаллаха. Мессия захлебнулся в крике, голова его упала на грудь. Кожа в месте удара лопнула, показалась сукровица. Палач отвел руку для второго удара.
— Подожди, — остановил его Абу-л-Хасан, морщась, он вглядывался в лицо махди, — кажется он в обмороке.
— С одного-то удара? Слабоват, — покачал головой палач в маске.
— А что же ты хотел, все-таки врач. Это ваш брат привычен к битью. Дай ему воды.
Палач взял ведро воды и плеснул на Убайдаллаха. Махди очнулся и, часто дыша, испуганно смотрел на окружающих.
— Послушай, — сказал ему сахиб аш-шурта, — вот в этом ящике (Убайдаллах затравлено проследил за его рукой) лежит много приспособлений, которые заставят тебя говорить. Тебе оторвут ногти на всех пальцах, отрежут уши, отобьют все внутренности. Ты же врач, знаешь, чем это грозит человеку. Все равно ты все расскажешь. Подумай, стоит ли причинять своему телу столько страданий. И главное, жертва будет напрасной, никто не оценит твоего мужества, потому что о тебе никто не узнает.
— Хорошо, — хрипло сказал Убайдаллах.
— Ну вот, прекрасно, я знал, что мы договоримся, — и, обращаясь к Абу-л-Хасану: — Прошу вас, раис.
— Назови свое настоящее имя, — спросил дабир.
— Саид, — после недолгого молчания произнес махди.
— Откуда ты взялся, почему называешь себя потомком Фатимы и махди?
— Мой дед Абдаллах — сын Маймуна Каддаха — глазного врача, известного операциями по удалению катаракт.
— Да, я слышал о таком, — кивнул Абу-л-Хасан, — глазной врач Маймун, перс. Значит он был твоим прадедом?
— Именно так. Мой дед Абдаллах был другом Мухаммада, сына седьмого имама Исмаила. После его смерти он стал проповедовать его веру. И мой отец делал это и завещал моему брату Ахмеду. Брат умер, а сын его еще мал, поэтому я заступил его место и отправился в Магриб, изменив свое имя.
Допрашиваемый замолчал и опустил голову.
— Вера у нас у всех одна, — заметил Абу-л-Хасан, — меня всегда удивляют люди, которые внутри одной веры что-то еще проповедуют, — и обращаясь к ходже Кахмасу, — вы все записали?
— Да, — ответил ходжа Кахмас.
— Припишите внизу: «Отрекаюсь и признаю, что я не махди, а самозванец», — теперь дайте ему, пусть подпишет своим настоящим именем.
Узник подписал бумагу. Казалось, он потерял интерес к происходящему.
— Он вам больше не нужен, — спросил Ахмад Башир.
— Нет, — ответил Абу-л-Хасан, разглядывая подпись на бумаге.
Сахиб аш-шурта вызвал стражу и приказал увести арестованного. Затем он отпустил палача.
— Ходжа Кахмас, — обратился к богослову Абу-л-Хасан, — о том, что вы здесь слышали и записали, не должна узнать ни одна душа. Это государственная тайна. Вы свободны.
Ходжа Кахмас поклонился. Как ученый, он обладал прекрасной памятью и поэтому, придя к себе домой, воспроизвел весь текст протокола допроса, скрепил его своей личной подписью и зашил в полу халата. На всякий случай. В жизни бывают всякие случаи.
Абу-л-Хасан въехал в Багдад через ворота Аш-шамасийа. Начиная от ворот, все базары, улицы, крыши и дороги были запружены простонародьем. На Тигре стояли шаза и таййары, забзабы и сумайрийи, празднично убранные и разукрашенные. В детстве Абу-л-Хасан мечтал стать моряком, и поэтому прекрасно разбирался во всех типах речных судов.
— Эй! — крикнул Абу-л-Хасан, одному из зевак, свесившемуся с балкона. По какому случаю празднество?
— Халиф отдает свою дочь замуж, — ответили ему сразу несколько голосов.
Перед дворцом Ал-Дар-ал-Азиз были выстроены войска. Празднично одетые, они стояли по народностям: тюрки, дейлемиты, курды, гуззы-бахриты. Лошади под всадниками были с золотыми и серебряными сбруями. Сами всадники блистали многочисленным оружием и снаряжением. За ними стояли гуламы и хадимы,[70] в чистом платье, перепоясанные мечами, украшенными драгоценными камнями.
У Абу-л-Хасана был постоянный пропуск, поэтому он беспрепятственно проник во дворец. Идя по коридорам и галереям, где были выстроены хаджибы и их заместители, он чувствовал на себе их взгляды и стеснялся своей запыленной одежды. Праздничный прием происходил в открытом меджлисе, и поэтому в зале стояли слуги с рогатками в руках и иногда стреляли по пролетавшим воронам и другим птицам, чтобы они не каркали и не кричали.
Прием вот-вот должен был начаться. Абу-л-Хасан прижался к стене и стал наблюдать церемонию. Это зрелище всегда вызывало в нем трепет и мысли о величии власти эмира верующих.
Сам халиф восседал на троне, он сидел на подушке, обитой шелковой армянской тканью. Такие же подушки лежали на всех почетных местах. Халиф был одет в черный шелковый кафтан. Голову его венчала черная русафийа.[71] На поясе его висел меч пророка. Между двух подушек, слева от трона лежал другой меч, в красных ножнах, а перед ним «Коран Османа».[72] На плечи был, накинут плащ пророка, а в руках он держал посох пророка. Гуламы и телохранители стояли позади трона и вокруг него, вооруженные мечами, табарзинами и палицами. За троном и по обе стороны от него стояли саклабы[73] и отгоняли от халифа мух опахалами.
Хаджиб ал-худжаб[74] дошел до центра зала и поцеловал землю, потом вышел и вызвал наследника престола. Это был сын халифа, ал-Му'тазза, за ним шли другие сыновья. Затем появился вазир ал-Аббас ибн ал-Хасан, хаджибы шли перед ним, до тех пор, пока не достигли трона, после этого они отступили, а вазир, поцеловав землю перед халифом, пятясь, пошел назад и остановился справа, в пяти локтях от трона. Следующим был Исфах-салар,[75] поцеловав землю он остановился слева от трона, за ним появились главы диванов и катибы. Следом вели каидов,[76] перед, которыми шли помощники хаджибов и расставляли их соответственно званиям. Затем провозгласили появление хашимитов.[77] Они подошли к краю ковра и стали обособленной группой. После них появились кади ал-кудат.[78] После этого разрешили войти всем остальным. Вместе с ними в сахн-ас-салам[79] вошел и Абу-л-Хасан. Воины были выстроены в два ряда между двумя канатами, натянутыми в зале, чтобы не создавалась толчея. Увидев знакомого хаджиба, Абу-л-Хасан подозвал его и попросил передать вазиру записку.