Однако время шло, и его отношение к жизни изменилось. Он больше не надеялся на будущее. Единственной мечтой осталось желание выбраться из этой жалкой клоаки и показать всему миру, насколько он хорош. Вскоре Девлин понял, что с радостью продал бы свою душу, лишь бы выбраться отсюда и показать им, где раки зимуют. И вот однажды в его камеру вошел тюремный охранник. Он держал в руках черный прибор.
Девлин моргнул, отгоняя воспоминания. Он посмотрел на сигарету в дрожавшей руке и вдохнул холодный воздух ноябрьского вечера. Прошло всего лишь пятнадцать минут с тех пор, как он раздавил предыдущий окурок о ржавый знак «НЕ КУРИТЬ». Привычка Коваленко. Она скреблась в уме Девлина, как голодная крыса. Из-за нее язык казался толстым и зудящим клином, вбитым в голову. Это дурное пристрастие раздражало Дугласа. Умом он понимал, что желание курить было такой же неотъемлемой частью Коваленко, как и обручальное кольцо на его правой руке. Но знание причины ничего не меняло. Девлин чувствовал себя зависимым от сигарет.
Наверное, то же самое чувствуют кокаиновые дети, когда они появляются на свет, подумал он через несколько часов после своего «пробуждения» — две с половиной недели назад. Я не могу сопротивляться этой иррациональной потребности. Мне нужен вкус и запах табака. И тело просит: дай еще немного. Еще одну затяжку. Могу поспорить, что это уже зависимость.
Сигарета дрожала в руке. Девлин затянулся горьким дымом. Его время подходило к концу. Дрожь пальцев становилась все сильнее. Он вновь подумал о последних мгновениях, которые помнил из прошлой жизни — до того, как очнулся в теле незнакомца, здесь, в Татищево. Там в две тысячи четвертом году он сидел в тюрьме. И пришел охранник. За неделю до назначенной смертной казни.
Едва взглянув на парня, Девлин понял, что при желании мог бы убить его за долю секунды. Дуг спросил у охранника, какого черта он приперся. В руке мужчины был черный прибор размером с лэптоп. Он молча просунул между прутьями желтую записку. Этот тип держал ее двумя пальцами, словно купюру в сто долларов, которую он предлагал проститутке. В назидание Девлин хотел сломать ему запястье. Господи, они хотя бы понимают свою наивность и мягкотелость? Вряд ли! Как может эта овца подходить так близко к волку? Он взял клочок бумаги и прочитал записку.
Казалось, сам дьявол ответил на его тихие ночные просьбы. В тексте мелькали фразы: «смерть тела, но не ума», «полная запись всех ваших воспоминаний» и «убивать, убивать, убивать». Естественно, предлагалась сделка — «…под моим руководством в течение вашей оставшейся жизни». Затем Дуглас прочитал три слова, после которых он тут же согласиться на поставленные условия. Свобода. Бессмертие. Месть.
Девлин взял у охранника черный прибор (позже он узнал, что парню щедро заплатили за передачу этого «подарка») и подсоединил электроды к голове, как было написано в записке. Закрыв глаза, он нажал на красную кнопку «ЗАПИСЬ»…
И проснулся здесь, в Татищево, глядя на мир глазами другого человека. Еще через несколько часов в столовой прошло совещание. К тому времени весь личный состав гарнизона — сорок с лишним человек — был заменен на армию Девлинов. Один из «собратьев», бывший прежде русским полковником Богдановым, объяснил ситуацию. После инструктажа он медленно прохаживался перед столами, пока десятки солдат со славянскими лицами заполняли анкеты.
Вот так год назад за неделю до казни все воспоминания Девлина были записаны в память черной коробки. Дуг открыл глаза, снял электроды с головы и передал устройство тюремному охраннику. Его память — вплоть до момента, когда он нажал на красную кнопку «ЗАПИСЬ», — хранилась теперь внутри электронных схем. Дуг Девлин все еще дышал. Он жил и думал. Он оставался в техасской тюрьме. Но отныне, благодаря записанным воспоминаниям, он одновременно находился в стазисе, запертый в маленьком черном приборе.