– Куда на этот раз вы их задевали? – поинтересовалась Вера.
Троуэр вдруг понял, что его руки пусты, нет ни ножа, ни пилы. Вот теперь он полностью растерялся. Мера передал их ему из рук в руки. Где он мог потерять их?
В комнату сунулся Кэлли.
– Зачем вы сунули мне эти штуки? – спросил он. И в руках он сжимал инструменты.
– Хороший вопрос, – взглянул на священника Мера. – Зачем вы отдали инструменты Кэлли?
– Я не отдавал, – принялся оправдываться Троуэр. – Наверное, ты отдал их ему.
– Я вручил их вам, – сказал Мера.
– Мне их дал пастор, – подтвердил Кэлли.
– Ладно, неси-ка это сюда, – прервала спор мать.
Кэлли послушно вошел в комнату, держа пилу и нож наперевес, словно военные трофеи. Словно возглавляя огромное войско. Да, огромное, великое войско, подобное армии израильтян, которую привел Иешуа, сын Навин, в Землю Обетованную. Так они несли свое оружие, потрясая им над головами, маршируя вокруг града Иерихона 48. Они шагали и шагали. Шагали и шагали. А на седьмой день остановились, подули в трубы, издали победный крик – и пали стены, и войско, сжимая в руках мечи и кинжалы, ворвалось в город, разрубая пополам мужчин, женщин, детей, всех врагов Господних, дабы очистить Землю Обетованную от грязи, подготовить ее к приходу людей Господа. Под конец дня они по колено утопали в крови, и посреди войска возвышался Иешуа, величайший пророк. Вскинув окровавленный клинок над головой, он закричал. Что он там закричал?
«Никак не вспомнить, что ж он там кричал. Если б я вспомнил, что именно он кричал, то понял бы, почему стою посреди леса, на дороге, окруженной покрытыми снегом деревьями».
Преподобный Троуэр посмотрел на руки, посмотрел на деревья. Каким-то образом он убрел на полмили от дома Миллеров. Совершенно позабыв захватить накидку.
Но затем правда открылась ему. Дьявола обмануть не удалось. Сатана перенес его сюда в мгновение ока, не позволив уничтожить Зверя. Троуэр прозевал возможность обрести величие. Он прислонился к ледяному черному стволу и горько разрыдался.
Кэлли вошел в комнату, держа нож и пилу наперевес. Мера собрался было покрепче ухватить ногу Элвина, как Троуэр неожиданно поднялся и стрелой вылетел из комнаты, будто ему вдруг страшно приспичило по нужде.
– Преподобный Троуэр, – крикнула вслед мама. – Куда это вы?
Но Мера все понял.
– Пускай идет, ма, – сказал он.
Они услышали, как передняя дверь открылась и по крыльцу простучали тяжелые шаги священника.
– Кэлли, иди закрой дверь, – приказал Мера.
Впервые Кэлли без малейшего возражения повиновался. Мама взглянула на Меру, затем на папу, потом снова на Меру.
– Никак не пойму, чего это он убежал, – произнесла она.
Мера улыбнулся ей и повернулся к папе.
– Но ты-то понял, да, па?
– Может быть, – нахмурился тот.
– Видишь ли, – объяснил маме Мера, – ножи и этот священник не могли находиться в одной комнате одновременно с Элом-младшим.
– Но почему? – воскликнула она. – Пастор же хотел делать операцию!
– Ну, сейчас он этого точно не хочет, – пожал плечами Мера.
Нож и пила лежали на одеяле.
– Па, – позвал Мера.
– Только не я, – ответил он.
– Ма, – обернулся Мера.
– Не могу, – сказала она.
– Что ж, – сдался Мера. – Придется тогда мне освоить ремесло хирурга.
Он поглядел на Элвина.
Лицо мальчика приняло смертельно бледный оттенок, сменивший лихорадочный румянец на щеках. Положение с каждой минутой ухудшалось. Однако Элвину удалось-таки выдавить из себя подобие улыбки и прошептать:
– Видимо, так.
– Ма, будешь оттягивать кожу.
Она кивнула.
Мера взял нож и прижал лезвие к нижней черте.
– Мера, – шепнул Эл-младший.
– Да, Элвин?
– Я выдержу боль и ни разу не дернусь, если ты будешь свистеть.
– Я не могу одновременно резать и придумывать мелодию, – возразил Мера.
– А и не нужно никакой мелодии, – сказал Элвин.
Мера всмотрелся в глаза мальчика. У него не было выбора, и он поступил, как его просили. Ведь нога принадлежала Элу, а если ему хочется, чтобы его оперировал хирург-музыкант, так тому и быть. Мера глубоко вздохнул и принялся насвистывать – не мелодию, отдельные ноты. Он снова приложил лезвие к черной черте и начал резать. Сделав легкий надрез, он остановился, поскольку услышал судорожный вздох Элвина.
– Продолжай насвистывать, – выдавил Элвин. – И режь прямо до кости.
Мера засвистел. На этот раз он рубанул сильно и глубоко. Прямо до кости. Глубокий разрез разошелся по сторонам. Мера подрезал ножом углы и поднял кожу вместе с мускулами. Сначала кровь хлестала фонтаном, но очень быстро остановилась. Элвин, наверное, сотворил внутри себя что-то такое, что остановило кровотечение, решил Мера.
– Мать, – окликнул папа.
Мама наклонилась и отогнула кровавый лоскут плоти. Дрожащими пальцами Эл провел две линии на покрытой красными потеками кости ноги. Мера положил нож и взял пилу. Впившись в кость, она издала противный скрипучий хруст. Но Мера насвистывал и пилил, пилил и насвистывал. Вскоре зараженный кусочек оказался у него в руках. Он ничем не отличался от обычной кости.
– Ты уверен, что я правильно отрезал? – спросил он.
Эл медленно кивнул.
– Я все вырезал, ничего не осталось? – уточнил Мера.
Несколько мгновений Эл сидел молча, а потом опять кивнул.
– Может быть, мама пришьет кожу обратно?
Эл ничего не сказал.
– Он потерял сознание.
Снова заструилась кровь, понемножку заполняя рану. Из подушечки, которую мама специально носила на шее, торчала иголка с ниткой. Не теряя времени, Вера приложила кожу обратно и ровными, глубокими стежками стала пришивать ее.
– Продолжай свистеть, Мера, – приказала она.
Он свистел, а она шила. Вскоре рану перебинтовали, и Элвина уложили на спину – мальчик спал сном младенца. Поднявшись, они склонились над кроватью. Папа положил руку на лоб мальчика, нежно, чтобы не побеспокоить сон.
– По-моему, лихорадка ушла, – сказал он.
Выйдя за дверь, Мера засвистел какой-то веселый, бойкий мотивчик.
14. Наказание
Завидев мужа, Элли бросилась навстречу. Заботливо отряхнула с плеч снег, помогла раздеться, даже не спросив, что произошло.
Впрочем, это не имело значения – какую бы доброту она ни выказывала. Его пристыдили в глазах его же жены, потому что рано или поздно она услышит о случившемся от кого-нибудь из детей. Скоро рассказ о его позоре распространится по всей Воббской долине. Все будут знать, как Армор Уивер, владелец лавки, что на западе, будущий губернатор, был выброшен из дома прямо в снег своим тестем. И в спину ему будут лететь смешки. Его высмеют. В лицо, конечно, смеяться не осмелятся, потому что нет человека меж озером Канада и рекой Нойс, который не был бы должен ему денег или не нуждался в его картах, чтобы доказать свои притязания на землю. Но когда Воббской долине придет время становиться штатом, об этом случае будут трепаться у каждой избирательной будки. Можно симпатизировать человеку, над которым смеешься, но уважать – никогда. Следовательно, никто за него не проголосует.
Далеко идущим планам пришел конец, а жена его происходила из той самой семьи Миллеров. Она была весьма красива для переселенки, но сейчас эта красота его не трогала. Ему плевать было на сладкие ночи и томные часы. Плевать на ее работу, которую она исполняла наравне с ним в лавке. В нем бушевали стыд и гнев.
– Кончай.
– Ты должен снять рубашку, она насквозь промокла. Откуда у тебя снег за воротником?
– Я сказал, убери руки!
Она удивленно отступила:
– Я просто…
– Знаю, что ты «просто». Бедняжка Армор, надо погладить его, как младенца, и он сразу почувствует себя лучше.
– Ты можешь заболеть…
– Папе своему это скажи! Когда у меня кишки от кашля полезут, объяснишь ему, что значит выкидывать человека в сугроб!
– О нет! – воскликнула она. – Не может быть! Чтобы папа…