– Вот видишь! Ты собственному мужу не веришь.
– Я верю тебе, но это не похоже на папу…
– Конечно, нет, то был сам дьявол, вот на что это было похоже! Вот кто поселился нынче в доме твоей семейки! Дух зла! И когда человек пытается произнести под их крышей слово Господне, его вышвыривают на улицу, в снег!
– Что тебя туда понесло?
– Хотел спасти жизнь твоему ненаглядному братцу. Но сейчас он, наверное, уже мертв.
– Ты-то как мог спасти его?
Может, она вовсе не хотела вкладывать в свои слова столько презрения. Без разницы. Он понял, что она хотела сказать. Он скрытыми силами не обладает, стало быть, помочь никому не может. Спустя столько лет семейной жизни она все еще верила в колдовство, как и ее родственники. Она ни капли не изменилась.
– Ты все та же, – сказал он. – Зло глубоко угнездилось в тебе, и молитвами его из тебя не выгонишь, никакими проповедями не прогонишь. Даже любовь здесь бессильна, и криком ничего не добьешься!
Упомянув молитвы, он пихнул ее легонько, чтобы она прислушалась к его словам. Сказав о проповедях, он толкнул ее сильнее, и ей пришлось сделать шаг назад. Произнеся «любовь», он схватил ее за плечи и встряхнул – длинные волосы, уложенные в узел, рассыпались и взлетели, создав ореол вокруг ее головы. Вымолвив «криками», он швырнул ее с такой силой, что она покатилась по полу.
Увидев, что она упала, – она и пола коснуться не успела, как он вдруг ощутил неимоверный стыд. Он так не стыдился, когда ее отец выкинул его в сугроб. «Будучи униженным силой, я пошел домой и стал унижать свою жену, какой же из меня мужчина! Совсем недавно я был праведным христианином, который пальцем не трогал ни мужчину, ни женщину, а сейчас я избиваю собственную жену, плоть от плоти моей, швыряю ее на пол».
Он хотел было броситься на колени, расплакаться, как младенец, испросить прощения. Он бы не преминул это сделать, если б она не истолковала выражение его лица ошибочно. Оно было перекошено от стыда и ярости, правда, Элли не знала, что он сердится на себя, она знала, что он ей причинил боль, поэтому она поступила так, как поступила бы каждая женщина на ее месте, воспитанная в колониях. Она шевельнула пальцами, создавая оберег, и прошептала слово, которое должно было удержать мужа.
Он не смог упасть перед ней на колени. Он шагу к ней не мог ступить. Даже подумать об этом не мог. Оберег получился настолько сильным, что Армор попятился назад, нащупал ручку входной двери, потянул за нее и выбежал на мороз в одной рубашке. Сегодня сбылись все его страхи. Он лишился будущего как политик, но ничто не могло сравниться с происшедшим секунду назад: его жена сотворила колдовство прямо в стенах дома и направила его против собственного мужа, тогда как он ничего не мог поделать. Ведьма. Ведьма. И в его доме поселился нечистый.
На улице было холодно. Куртка осталась дома, а свитера на нем не было. Промокшая рубашка прилипла к телу, словно корка льда. Он мог бы зайти в какой-нибудь дом, но не вынес бы позора проситься к чужим людям. Оставалось одно. Идти на холм, в церковь. У Троуэра есть хворост, там он сможет согреться. В церкви он помолится и попытается понять, почему Господь не помог ему? «Господи, разве я не служил тебе верой и правдой?»
Преподобный Троуэр открыл дверь церкви и медленно, терзаемый страхом, вошел внутрь. Он подвел Посетителя и теперь не мог вынести позора взглянуть ему в глаза. Ибо подвел он его по собственной вине, виноват в этом был он один. Сатана не должен был овладеть им, не должен был так легко изгнать его из дома. Он священник и действует в качестве посланника Бога, следуя инструкциям, данным ему ангелом; а тем временем он и понять ничего не успел, как сатана вышвырнул его в лес.
Он содрал куртку, снял шляпу. Церковь была жарко протоплена. Наверное, огонь в камине горел дольше, чем он думал. А может, Троуэра сжигал стыд.
Быть того не может, чтобы сатана возобладал над Богом. Единственное возможное объяснение заключается в том, что Троуэр слишком слаб. Его подвела собственная вера.
Троуэр упал на колени перед алтарем и выкрикнул имя Господне, призывая его.
– Прости мое неверие! – зарыдал он. – Я держал нож в руках, но против меня выступил сатана, и силы моей оказалось недостаточно.
Он прочитал молитву самобичевания и перебирал в уме неудачи дня, пока окончательно не лишился сил.
Лишь когда глаза его опухли от рыданий, голос сорвался и захрипел, он увидел минуту, когда вера его подверглась испытанию. Это случилось, когда он стоял в комнате Элвина, умоляя мальчишку исповедоваться, а тот насмехался над таинствами Божьими. «Как он может сидеть на вершине трона, у которого вообще нет вершины?» Хотя Троуэр и отверг сей вопрос, посчитав его плодом невежества и зла, фраза глубоко въелась в его сердце, проникнув под кору веры. Непреложные факты, которые питали его большую часть жизни, рухнули перед вопросом необразованного мальчишки.
– Он украл мою веру, – промолвил Троуэр. – Я вошел в его комнату верующим в Господа, а покинул ее сомневающимся ничтожеством.
– Разумеется, – произнес голос позади него. Голос, который он моментально узнал.
Этого голоса сейчас, в момент поражения, он и страшился, и жаждал. «Прости меня, успокой, мой Посетитель, мой друг! Не угрожай мне наказанием Небес, ужасным проклятием злопамятного Бога».
– Наказанием Небес? – переспросил Посетитель. – Как я могу наказывать тебя, столь великолепного представителя человечества?
– Я вовсе не великолепен, – прохныкал Троуэр.
– Ты человек, вот и все, – ответствовал Посетитель. – По чьему образу и подобию ты сотворен? Я послал тебя нести мое слово в тот дом, а вместо этого тебя чуть не обратили. Как мне теперь тебя называть? Еретиком? Или, может, скептиком?
– Христианином! – вскричал Троуэр. – Прости меня и снова назови христианином!
– У тебя был нож в руке, но ты отложил его в сторону.
– Я не хотел!
– Ты слаб, слаб, слаб, слаб, слаб…
Все чаще повторяя это слово, Посетитель растягивал его дольше и дольше, пока каждый повтор сам по себе не превратился в песню. Ведя свою песнь, Посетитель принялся ходить кругами по церкви. Он не бегал, но ноги его двигались необычайно быстро, намного быстрее ног обычного человека.
– Слаб, слаб…
Он двигался стремительно, и Троуэру приходилось вертеться на месте, чтобы не упустить его из виду. Ноги Посетителя уже не касались пола. Он скользил по стенам, плавно и легко, как таракан, сливаясь в движении. Потом он принялся мелькать еще быстрее, пока не превратился в одну сплошную полосу, и Троуэр уже не мог уследить за ним. Священник облокотился на алтарь, обратившись лицом к пустым церковным скамьям, и стал смотреть за мельканием Посетителя. Раз, еще раз, еще.
Постепенно Троуэр понял, что Посетитель изменил форму, вытянулся, превратившись в длинного ловкого зверя, ящера, аллигатора, блестящего сияющей чешуей. Он рос, пока тело его не вытянулось, полностью окольцевав комнату, – вокруг священника метался громадный червь, зажавший в зубах собственный хвост.
И Троуэр осознал, насколько ничтожен, никчемен он по сравнению с этим прекрасным созданием, которое переливалось тысячами цветов и оттенков, сияло внутренним огнем, вдыхало тьму и выдыхало свет. «Я поклоняюсь тебе! – закричал Троуэр про себя. – Ты олицетворяешь то, чего я всегда жаждал! Поцелуй меня, изъяви свою любовь, дабы и я мог вкусить твоей славы!»
Внезапно Посетитель остановился, и к священнику протянулись громадные челюсти. Вовсе не затем, чтобы поглотить целиком, ибо Троуэр знал, он не стоит даже этого. Теперь он осмыслил ужасное положение человека: он висел над адской пропастью, как паучок на тоненькой ниточке. И Бог поддерживал его только потому, что даже разрушения он не стоил. Бог не испытывал к нему ненависти. Троуэр был отвратителен, и Бог презирал его.
Троуэр заглянул в глаза Посетителя и отчаялся. Ибо ни любви в них не было, ни прощения, ни гнева, ни презрения. Глаза зияли абсолютной пустотой. Чешуйки слепили, рассыпая искры внутреннего огня. Но глаза огня не испускали. Даже черноты в них было не видно. Их просто не было, ужасающая пустота дрожала вместо них, ни секунды не стоя на месте. Это было отражение Троуэра, он представлял собой ничто, и если он останется жить на этой земле, то будет бесполезно занимать драгоценное пространство. Оставался единственный выход – самоуничтожиться, рассоздаться и вернуть миру былую славу, которую бы он обрел в случае, если б Филадельфия Троуэр никогда не появлялся на свет.