Пэгги протянула руку и открыла шкатулку, собираясь было вытащить сорочку и зашвырнуть ее в самый дальний и темный угол чердака. Но даже в темноте она разглядела место, которое никогда не сравнится с ночной тьмой, – оно было куда чернее и располагалось неподалеку от огонька ее сердца, там, куда проникла пустота глубокой черной реки, вознамерившейся сделать из маленькой девочки убийцу.
«Только не я, – обратилась Пэгги к воде. – Я тебе не принадлежу».
«Принадлежишь, – прошуршала вода. – Я бегу по твоим жилам, без меня ты высохнешь и умрешь».
«Я все равно не позволю тебе хозяйничать надо мной», – возразила Пэгги.
Хлопнув крышкой шкатулки, она съехала вниз по лестнице. Папа неоднократно предупреждал, что когда-нибудь малышка Пэгги насажает себе полную попу заноз. И на этот раз он оказался прав. Что-то очень острое впилось в ногу Пэгги, да так глубоко, что девочка еле доковыляла до кухни, где пребывал деда. Конечно, он сразу бросил жарку-парку, чтобы вытащить болючие занозы.
– Мое зрение уже не столь востро, Мэгги, – спустя некоторое время пожаловался он.
– У тебя глаз орла. Папа так говорит.
– Это он сейчас так говорит, – хмыкнул деда.
– А что будет на ужин?
– О, ты будешь в восторге, Мэгги.
Малышка Пэгги сморщила носик:
– Вроде, курица готовится.
– Именно.
– Терпеть не могу куриный бульон.
– Сегодня будет не просто бульон. Будет еще жареная курочка, вся целиком, не считая шейки и крылышек.
– Ненавижу жареную курицу.
– Вот скажи, твой деда хоть раз соврал тебе?
– Нет.
– Тогда поверь мне. Раз я говорю, что этому куриному обеду ты обрадуешься, значит, так оно и будет. Неужели ты даже представить себе не можешь, какую курицу ты с удовольствием бы слопала?
Малышка Пэгги принялась размышлять. Она размышляла, размышляла – и вдруг улыбнулась:
– Злюка Мэри?
Деда подмигнул:
– Я всегда твердил, что эта курица Богом предназначена для подливки.
Малышка Пэгги так крепко обняла его, что он поперхнулся. А потом они оба расхохотались во все горло.
Позднее вечером, уже после того как Пэгги легла спать, тело Вигора наконец привезли в дом, и папа с Миротворцем принялись мастерить гроб для погибшего юноши. На Элвине Миллере лица не было – когда Элеанора показала ему малыша, он в его сторону и не посмотрел. Вернуться к жизни его заставили ее слова:
– Та девочка, светлячок, говорит, что этот ребенок – седьмой сын седьмого сына.
Элвин изумленно огляделся по сторонам, как бы ища человека, который подтвердил бы это.
– Ты можешь верить ей, – кивнула мама.
Слезы навернулись на глаза Элвина.
– Парень выдержал, – проговорил он. – Там, в воде, он держался, держался изо всех сил.
– Он знал, как ты ждешь рождения этого мальчика, – подтвердила Элеанора.
Только после этого Элвин протянул руки к малышу, обнял, прижал и заглянул в его глаза.
– Ему еще не дали имени?
– Конечно, нет, – ответила Элеанора. – Мама всегда сама давала имена сыновьям, но ты твердил, что седьмой сын будет зваться…
– Так же, как я. Элвином. Седьмой сын седьмого сына, носящий имя отца. Элвин-младший. – Он посмотрел вокруг, затем повернулся лицом по направлению к реке, скрывающейся где-то в темном лесу. – Слышишь это, ты, Хатрак? Его зовут Элвин, и тебе не удалось извести его со свету.
Вскоре в комнату внесли гроб, куда уложили тело Вигора. По краям, чествуя огонь жизни, покинувший юношу, расставили зажженные свечи. Элвин поднял над гробом младшего сына.
– Посмотри на своего брата, – прошептал он новорожденному.
– Пап, он же только что родился, не видит еще ничего, – удивился Дэвид.
– Ты не прав, Дэвид, – покачал головой Элвин. – Он не понимает увиденного, но глаза его видят. Когда он станет постарше и услышит историю своего рождения, я расскажу ему, что он видел Вигора, брата, который пожертвовал жизнью ради его спасения.
Прошло недели две, прежде чем Вера оправилась, чтобы вновь тронуться в путь-дорогу. Элвин и сыновья полностью отработали свое проживание в доме семьи Гестеров. Они расчистили добрый кусок земли, нарубили дров на зиму, запасли угля для кузнеца Миротворца и расширили дорогу. Кроме того, они свалили четыре огромных дерева и сделали крепкий, надежный мост через Хатрак, возведя над ним крышу: теперь в самую лютую грозу люди могли перейти через реку и ни одна капля не упала бы на них.
Могила Вигора стала третьей на местном кладбище, где уже покоились две умершие сестренки малышки Пэгги. В утро отъезда вся семья собралась там, чтобы в последний раз попрощаться и помолиться над братом и сыном. После этого они забрались в повозку и направились на запад.
– Но с вами навсегда останется частичка наших душ, – сказала Вера, и Элвин кивнул в знак согласия.
Малышка Пэгги быстренько проводила их и метнулась на чердак, открыла шкатулку, взяла в руки сорочку маленького Элвина. Никакая опасность ему не грозила – по крайней мере сейчас. Пока что он в безопасности. Она убрала сорочку и закрыла крышку. «Надеюсь, из тебя вырастет хороший человек, крошка Элвин, иначе все наши хлопоты будут впустую».
6. Балка
В воздухе разносился мелодичный звон топоров, сильные голоса сливались в дружной песне, и над лугами у Поселения Вигора все выше поднималась новая церковь, где преподобный Филадельфия Троуэр вскоре начнет первую проповедь. Работа спорилась, преподобный Троуэр даже не надеялся, что церковь будет построена так быстро. Еще день-два назад была возведена всего одна стена молельни – как раз тогда-то и объявился этот пьяница, одноглазый краснокожий, пожелавший принять истинную веру. Если уж один вид будущей церкви вселял в языческие души желание присоединиться к цивилизации и христианству, что же будет, когда здание наконец вознесется над этими дикими лесами? И если такой презренный туземец, как Лолла-Воссики, присоединился к вере Христовой, то каких еще чудес обращения следует ждать в будущем?
Однако радоваться было рано, ибо преподобного Троуэра окружали враги цивилизации куда более опасные, нежели варвары-краснокожие, и общее положение дел выглядело вовсе не так благостно, как в ту минуту, когда Лолла-Воссики впервые надел одежду белого человека. Светлый, чудесный день омрачало отсутствие среди работающих Элвина Миллера. И жена его уже не могла найти оправданий. Сначала он ездил по округе, подыскивая подходящий камень для мельничного круга, затем отдыхал один день – это его право, – но сегодня он обязан был прийти.
– Надеюсь, он не заболел? – участливо осведомился Троуэр.
Губы Веры поджались:
– Когда я говорю, что он не придет, преподобный Троуэр, это вовсе не означает, что он не может прийти.
Ее слова только подтвердили зародившиеся в душе священника подозрения.
– Может, я чем-то обидел его ненароком?
Вера вздохнула и кинула взгляд в сторону столбов и балок, которые вскоре превратятся в новую молельню:
– Да нет, сэр, вы его не обидели, против вас он, как говорится, ничего не имеет… – Глаза ее настороженно сверкнули. – Это еще что такое?
У здания собралась небольшая кучка мужчин, привязывающих веревки к северной оконечности огромной кровельной балки, которая должна была послужить коньком церковной крыши. Поднять такую громаду – дело не из легких, к тому же работникам мешали мальчишки, путающиеся под ногами и возящиеся друг с другом в дорожной пыли. Именно эта возня и привлекла внимание Веры.
– Эл! – выкрикнула она. – Элвин-младший, а ну-ка немедленно отпусти его!
Она сделала пару угрожающих шагов к огромному облаку пыли, поднятому двумя шестилетними сорванцами.
Однако преподобный Троуэр не позволил разговору так легко закончиться.