Седьмой урок
СЕДЬМОЙ УРОК, ИЛИ ПОХИЩЕНИЕ САЛАМАНДРЫ
Роман
Часть первая
КАФЕ НА ПРОСПЕКТЕ
Солнце и мартышки
Незадолго до этого случая Анатолий Саранцев, следователь по уголовным делам, встретил Катерину Михайловну в кафе. Как всегда после разлуки, украдкой приглядывались друг к другу; в каждой новой черте лица, недомолвке, произнесенном имени — годы пережитого. Саранцев предложил Катюше стул за неуютным столиком, она устроилась поближе к окну — знакомая Анатолию привычка выглядывать в окошечко.
Просторный зал кафе-ресторана выходил застекленным углом на пустырь и потянувшуюся за ним череду новостроек и котлованов. Приглушенный говорок, шарканье шагов, звон посуды — Катюша и Саранцев обосновались в этой обычной сутолоке, не замечая ее, — уединение в людском водовороте.
— Учительствуешь? — расспрашивал Саранцев.
— Стремлюсь. Молюсь на Ушинского и Макаренко, но все еще пребываю шкрабом.
— Изменила нашему юридическому!
— Не можешь простить…
— Ты всегда стремилась к праздничному, красоте, лирике. А мне почему-то всегда выпадала будничная работенка. Даже на праздничных вечерах кто-то должен был передвигать тяжести, налаживать сцену, чтобы другие лицедействовали.
Приглушенные тона, неяркая роспись, серые тени — особый час заката, когда погасает день и не вспыхнуло еще электричество.
Все в мягких, расплывшихся сумерках. Расплывшиеся очертания вещей. И только за буфетной стойкой четко: девушка в белом.
Белая наколка, крупные чистые руки. И вся она светлая, свежая, опрятная — Катюша невольно подумала: диетическая!
И вдруг, чуть в стороне, огненная печатная косынка с африканскими пальмами, оранжевым солнцем, пляшущими мартышками.
Метнулась, исчезла за портьерой.
— Знаешь, что самое трудное в моей работе? — продолжала Катюша, проводив быстрым взглядом огненную косынку, — самое трудное — благополучные, обтекаемые. Все благополучно: в журнале, табелях, аттестате; все знают, все понимают, а в душе пустота.
— Наболевшие вопросы?
— Что поделаешь, Толик, наша с тобой постоянная заботушка.
— Ты и сюда пришла с подобными вопросами?
— Нет А точнее мимоходом. После совещания в райкоме. Молодежные дела, общежития, досуг, танцы, музыка…
— Включили в комиссию?
— А тебя не приглашали?
— Мой удел — чрезвычайные происшествия.
За соседним столиком спорили вполголоса:
— Не знаю, как тебя зовут, друг, но ты неправ. Ты хороший парень, но ты неправ.
Бородатый мальчик в просторной вельветовой куртке, похожей на детскую распашонку, задвинув под стул этюдник с дюралевыми самодельными ножками, рисовал огрызком карандаша на полях потрепанного журнала длинноногих девчонок. Лица едва различались. Ноги получались выразительней. Его сосед, бритоголовый парень в грубошерстном пиджаке, слушал внимательно, возражал резко, утверждая каждое суждение ударом кулака по хлипкому пластиковому столику.
— Даешь реальное! Реальное, понял? Правду и только правду.
— Мы говорим о разных вещах. Я говорю о проникновении, а ты о повседневности.
— Ты художник? — строго допытывался молодой человек в грубошерстном пиджаке.
— Маляр-самоучка, малюю-размалевываю. Украшаю твою жизнь.
— И то хлеб.
— Так вот, ты неправ, дружище, не знаю, как тебя зовут. Сергей? Сергей Сергеев? Сергеев, да еще Сергей? Ну, ладно, Сережа, будем знакомы — Виктор Ковальчик. Не спутай, пожалуйста, не Коваль, а всего лишь Ковальчик.
— Значит — художник?
— Не в том суть. Суть в твоей совершенно недопустимой позиции.
— Реализм! Нормальная позиция нормального человека. Так?
— Ты говоришь: реализм. Согласен. А ты подумал о нашем сегодня? О теперешнем реализме? Теория относительности — реализм. Плазма — реализм. Синхрофазотроны — реализм. Если бы вчера изобразили цвета и света космоса, сказали бы: абстракция. А сегодня это реальность, фотографии Алексея Леонова.
— Модерн, в общем, какой-то.
— Никакого модерна. Я абсолютный, закоренелый реалист. Я лишь против вульгарного реализма, архаизма и бытовизма, выдаваемых за реализм. Абстракция не наш хлеб; мы живем в конкретном мире, участники конкретных событий. Даже тайны космоса познаем в конкретных делах. Нам нужен реальный хлеб, руда, металл, машины. Все это конкретно и реалистично. Таково знамение времени. Но я против регистрирующего догматизма. Реализм я вижу в постижении современности, современного человека — в его деяниях и чаяниях, в реальном познании бытия и предвидении.