— Вы сказали…
— Утверждаю — старинная чеканка. Работа мастера.
— Допускаете ли вы, что в этой оправе раньше могли быть крупные бриллианты?
— Несомненно.
— В серебряной оправе?
— Как раз это имею в виду. Было в то время такое исполнение — бриллианты обрамляли не золотом, а серебром. Или платиной. Черный бриллиант в серебре — это вещь!
Оценщик продолжал рассматривать снимок.
— Еще заметьте, перед нами скорее всего предмет из гарнитура бижу. Скорее всего, был ансамбль. Так делалось: диадема, колье или камея и еще — запястье. Если найдутся другие предметы, удастся определить, которые каменья входили в композицию.
Вскоре саламандра снова появилась в ломбарде; принимал подсменный оценщик и только уж потом в разговоре со своим коллегой обмолвился о любопытной вещице.
Кто закладчик?
Диадема была заложена на вес вместе со столовым серебром. Закладчик в срок не явился по той простой причине, что ему не потребовалось уже ни столовое серебро, ни диадема…
…Тончайшая, глубокая чеканка, ажурная игра света и тени; едва заметные переходы от чернения к потемневшему серебру — удивительное проникновение резца, когда линии и формы обретают речь, когда металл обретает дыхание. Синтетические камни в старинной оправе сверкали новенькими фабричными гранями. Камни были хороши. По-своему…
— Да, синтетика, — подтвердил оценщик, — в подобном исполнении вещица вполне доступна массовому покупателю.
Чеканные лапки, ощутимо выпуклые, крепко впились острыми коготками в камни. Оценщик разглядывал коготки через увеличительное стекло:
— Готов категорически утверждать, что камни заменялись. Смотрите, по всей окружности камня касты — оправа камня — чуть отогнуты. Угол, если внимательно присмотреться, изменился. Подменный камень оказался на микроны большего размера, — оценщик еще ниже склонился над изделием, — странно, ювелир почему-то не стал обтачивать камень…
— Видимо, его торопили, — заметил Саранцев, — очевидно, работа производилась в присутствии клиента.
— Но и в присутствии клиента не составляет особого труда обточить на микроны подобный камень по рундисту, по наибольшему ярусу граней, на котором производится закрепка каст.
— А если предположить, что владелец сам произвел замену камня?
— Ну, об этом мне трудно судить. Единственно, что могу подтвердить категорически, — камни заменялись.
Почему ювелир не стал обтачивать камень, предпочел отогнуть оправу? Скорее всего это сделал сам Роев. В курзале увидели диадему сослуживцы, заметили дорогие камни. С минуты на минуту могли явиться. Роев наспех заменил камни.
Анатолию представилась полная возможность решать, рассуждать на досуге, составлять версии, анализировать.
Но досужие домыслы не раскрывали преступления.
Ниточка оборвалась.
Вскоре после того Анатолий Саранцев перешел из прокуратуры в следственный отдел милиции, поближе к самой житейской гуще; это представлялось ему оперативней, действенней. Но, как часто бывает в подобных случаях, когда меняется место работы, все пришлось осваивать заново. По-прежнему положение новичка, мелкие текущие дела, мелкие поручения, повседневные хлопоты — история с диадемой отодвинулась в минувшие времена, мало-помалу забывалась.
Но вот как-то после затянувшегося служебного дня…
Был восьмой час, минутная стрелка чуть сдвинулась с двенадцати, когда девушка подошла к буфетной стойке ресторана:
— Один коктейль!
Никто ее не сопровождал, никуда она не спешила — это сказывалось в неторопливой походке, неторопливых движениях человека, распоряжающегося своим досугом, в медлительности речи, когда она заказывала состав коктейля, недурно разбираясь в коньяках.
Во всем подчеркнутая независимость. Подчеркнутая уверенность в себе.
И вдруг — безвольно метнувшаяся рука, отыскивающая опору.
Одета она была легко, сейлоновая блузка оставляла открытыми руки и плечи. Серебряное запястье, усыпанное граненными каменьями, заиграло на тусклой поверхности прилавка. Анатолий невольно наклонился к запястью — из глубины серебряного сплетенья выглядывала сплющенная голова саламандры с опаленным мерцающим взглядом. Настороженное око в треугольнике вечности.
Толчея у прилавка, мелькающие руки, мелькающие лица; толчея улицы, треугольник вечности в уличной толпе.
Девушка, почуяв назойливый взгляд, прижала руку к груди, пряча запястье; ускорила шаг — это не было девическим смущеньем, кокетством существа, привлекшего внимание. Скорее, это походило на смятение затравленного зверька. Перекрестки, толчея в дверях универмага, в троллейбусе, снова улицы, простор Нового проспекта — она затерялась в толпе.