И вот сегодня я как раз листал дневник, когда Икс-107 спросил меня:
— Что-нибудь пишешь?
Дружеский тон и прямота вопроса заставили меня поднять голову. И я, по существу, впервые хорошо рассмотрел своего соседа.
У Икс-107 открытая и располагающая внешность. В нем угадывается твердый уравновешенный характер. Выглядит он несколько старше меня, и у меня сразу же появилось такое чувство, словно я говорю со старшим братом. И я ответил:
— Да, веду кое-какие записи. Я нашел в ящике бумагу и подумал, что, может, это как-то отвлечет…
Лед был взломан. Между нами возникло доверие, будто мы уже были закадычными друзьями.
Он ни на что не жаловался, расценивая нашу участь на седьмом уровне как суровую необходимость, как прямое следствие политического и военного положения на земле.
— Жаловаться на это, — говорил он, — все равно что жаловаться на смерть. Скулеж не поможет, надо безропотно принять то, чего не миновать, тогда будет легче все это вынести.
Потом речь зашла о темнице, узниках и изоляции. Он признался, что вначале думал так же, как я, однако потом убедился, что и узник — понятие довольно относительное.
— Иные, — объяснил он, — чувствуют себя обездоленными, несвободными, если их лишают права бороздить небесные просторы, в то время как другие наоборот: ощущают полную свободу лишь тогда, когда, уединившись в комнате, могут вволю читать или писать.
Сказав это, он улыбнулся и посмотрел на мой открытый дневник. Я понял, что он хотел сказать, и в каком-то смысле он был прав. Признаюсь, мне очень хотелось бы научиться думать обо всем этом так, как он. Вот только не уверен, удастся ли. И тем не менее то обстоятельство, что я делю комнату с человеком, который сильнее меня, действует как-то успокаивающе. Я уже не чувствую себя таким одиноким и затравленным. И если на седьмом уровне есть хоть один человек, который приспособился к этой жизни, может быть, и мне удастся сделать это когда-нибудь? Если вырваться отсюда невозможно, то надо хотя бы уметь распорядиться оставшейся жизнью. Если…
Думаю, пора приостановить поток этих «если». Я оглянусь вокруг. Найду людей. У меня будут друзья, я буду с ними. Я привыкну.
25 марта.
Сегодня я задал Икс-107 вопрос, который мучит меня давно, по сути — с момента моего появления здесь: почему нас лишили свободы? Некоторые доводы мне уже были знакомы из официального сообщения, которое слышали все. Тем не менее мне хотелось поговорить на эту тему.
— И все же почему, — спросил я, — приговорили нас к пожизненному заключению в этом подземелье? Разве мы не могли бы с неменьшим успехом выполнить ту же задачу на поверхности, ну, скажем, где-нибудь в далекой пустыне? Зачем нужна такая глубина, такая изоляция от всего мира? — Ты рассуждаешь как ребенок, — сказал он. — Верховное командование должно быть уверено в том, что ЦПУ находится в абсолютной безопасности. В пустыне мы были бы подвергнуты не меньшему риску, чем в большом городе. Внезапное нападение может разрушить пусковую, и страна останется без защиты, без сил для ответного удара. Здесь же, на седьмом уровне, внезапная атака нам не страшна. Если даже неприятель полностью разрушит нашу страну, там, наверху, мы отсюда, из глубины земли сможем, в качестве законного возмездия, сделать то же самое со страной неприятеля…
И все-таки, — не сдавался я, — если ЦПУ и должна быть расположена на седьмом уровне, то зачем нас тут заживо хоронить? Почему мы не можем поочередно уходить в увольнение, как все военные?
Опасность возросла бы еще больше, — сказал Икс-107. — Ну, предположим, все было бы так, как ты говоришь, в этом случае любой из нас, вернувшись из увольнения, мог бы пронести с собой, минуя контроль, взрывное устройство и уничтожить ЦПУ. Любой из нас мог бы оказаться пораженцем и своей подрывной работой парализовать действия командования. Контакты здешнего контингента с внешним миром означают ведь и контакты со шпионами, вратами и пацифистами. Любого из нас могут завербовать, похитить, заставить говорить. Правительство не в праве так безрассудно рисковать.
Итак, нас приговорили для того, чтобы наше отечество могло, в случае необходимости, совершить акт возмездия?