Чтобы исключить элемент случайности (когда, скажем, дежурный случайно или, не справившись с нервами, нажмет на кнопку), пуск произойдет лишь в том случае, если ту же кнопку одновременно нажмут двое. Именно для этого в пусковой находятся два стула, два стола и две «счетные машинки». Они удалены друг от друга на такое расстояние, чтобы один человек не мог дотянуться сразу до обеих. Поэтому в случае тревоги в пусковой должен обязательно находиться второй офицер. Их задача — вместе выполнять команды, которые после красного сигнала будут переданы по радио.
Оба офицера могут следить за результатами своих действий. Как я уже упоминал, все цели нанесены на карту. Если, например, мы нажимаем кнопку А1, на поражаемой цели возникают красные точки. Когда ракета достигает цели, точки увеличиваются, сливаются, образуя пятно, которое покрывает пораженную территорию. Если ракета не достигает цели, красные точки исчезают.
Такое же действие у кнопок 2, 3 и 4, которым соответствуют синий, желтый и черный цвета.
В этом, к сожалению, и заключается наша служба: нажать, если будет дана команда, двенадцать клавиш этой нехитрой клавиатуры. Сделав это, мы израсходуем весь наступательный арсенал нашей страны, но зато одна из половин, на которые расколот мир, — их половина — будет полностью уничтожена.
23 марта.
«Дьявольщина, но почему именно я должен был стать пусковиком? Что, не могли найти другого? Мой бывший командир там, наверху, небось доволен: как-никак его кадр. И все же почему в ЦПУ попал именно я?»
Должно быть, сегодня вечером я рассуждал вслух, поскольку на эти вопросы я получил незамедлительный ответ. По радио! Значит, где-то здесь действует система постоянного наблюдения, позволяющая командованию прослушивать наши разговоры и шпионить за нами. Тихим и спокойным женским голосом радио ответило мне:
— Вас отобрали благодаря вашим личным качествам. Следовательно, вы обладаете крепкими нервами, техническими знаниями, амбицией, умом и безупречным здоровьем. К тому же вы наверняка успешно прошли проверку на клаустрофобию.
На этом радио умолкло. Неожиданно возникший диалог заинтересовал меня, и я задал потолку еще несколько вопросов, однако ответа на них не получил. Либо их интерес ко мне на этом был исчерпан, либо женщина уже говорила с кем-либо другим.
Я же продолжал думать о себе. Радиодама была права: амбиция, вот в чем дело! Только из-за нее я клюнул на приманку, когда набирались кадры на курсы по спецподготовке. Тогда я был простым солдатом. А тут на тебе — лейтенант, и сразу особое вознаграждение, различные льготы. Да и перспектива виделась в самом заманчивом свете. Курсы были, в основном, с техническим уклоном, так что, учитывая мою увлеченность техникой, легко понять, что убедить меня было совсем нетрудно. А сколько было сказано о важности этой работы! Так, по-глупому, я и проглотил их крючок. Будь я тонкокожим, я бы, вероятно, был поосторожнее. Во всяком случае, я бы хорошенько подумал перед тем как подписать контракт, который обязывал меня хранить абсолютную тайну, но ни словом не упоминал о роде моих будущих занятий. Любой другой на моем месте благоразумно отступил бы, почуяв в этой неизвестности скрытый подвох, но, согласно тестам, у меня были железные нервы, и, видно, поэтому я ничего не почувствовал…
Любой другой на моем месте свихнулся бы, узнав, что на всю жизнь он должен остаться под землей. Вот почему выбор пал именно на меня. Хотя… боюсь, нет абсолютной гарантии, что однажды я не сойду с ума. Может, все же было бы лучше, если бы меня забраковали во время предварительного отбора. А здесь, судя по всему, хватает тех, кто не очень задумывается о своем нынешнем положении. Взять ту же радиодаму: у нее такой голос, как будто нигде ей не было так хорошо, как здесь.
24 марта.
Сегодня впервые мы по-настоящему поговорили с Икс-107, моим соседом по комнате. Разговаривали мы с ним и раньше, но до сих пор ни он, ни я не испытывали потребности в задушевной беседе. Я был слишком занят самим собой. Мне не давала покоя мысль, что я проведу здесь, на седьмом уровне, остаток своих дней, поэтому другие люди — соседи за обеденным столом, бывший товарищ Икс-137 и коллега по комнате — для меня не существовали. Они казались мне простыми тенями ада, и настоящее общение у меня было лишь со страницами этого дневника.
Вероятно, Икс-107 был примерно в том же состоянии, поскольку и он давал понять, что не расположен к разговору. Вообще, хочу отметить одну характерную деталь: до сегодняшнего дня я не слышал, чтобы кто-нибудь попытался серьезно поговорить о нашем положении. Потерпевших кораблекрушение, например, общая беда сплачивает, пробуждая в них чувство товарищества. У нас же все по-другому. Как будто каждый ни только не испытывал потребности завязать дружбу, но, напротив, старался держаться подальше от остальных, словно именно они несли ответственность за то, что с ним приключилось.