Псина зашевелилась, словно пытаясь устроиться получше. И с тихим скулежом неловко сдала назад, глубже под стол.
Да ладно вам.
Кусок плюхнулся обратно в жижу. Я кашлянул, поудобнее перехватил деревянную ложку и начал есть уже более вдумчиво, отдавая предпочтение исключительно вегетарианской части супа.
Презрительное хмыканье было мне самым красноречивым ответом. За спиной заворчали, кто-то смачно сплюнул на пол.
Похоже, местные желудки оказались привыкшими к подобным кулинарным изыскам, и в зимнее (а может и не только зимнее) время не видели особой разницы между тем, чье мясо плавает в похлебках. А вот накормить пришлого колдуна остатками «пиршества», чтобы потом с наслаждением понаблюдать за тем, как тот кинется удобрять ближайшие кусты, увы, не удалось.
За спиной вдруг хлопнула входная дверь, послышались тяжелые приближающиеся шаги, и в полусажени от меня к стойке прошла высокая барышня лет двадцати трех в доспехах, толстая каштановая коса которой могла бы сравняться по убойной силе разве что с посеребренной палицей, притороченной к ее бедру. Из-под наплечей ей на грудь падали завязанные в причудливые узлы аксельбанты, а золотая гравировка в виде ветки чертополоха на нагруднике говорила сама за себя. Само ее появление было весьма эффектным, но она решила усилить его, громко стукнув кулаком по неструганным доскам и воскликнув:
- Эй, хозяин! Самое лучшее пиво и мясо на стол! Конец вашим мучениям!
По трактиру прокатился возбужденный разноголосый гул, а хозяин, чуть ли не на цыпочках метнувшийся на этот призыв, тут же залебезил:
- Конечно, конечно, милсдарыня лыцарка. Мигом все сделаем, не извольте тревожиться! Ай, как хорошо, что вы к нам заехали, а то без вас как бы избавлялись от нелюди энтой?
Отложив ложку, я чуть откинулся назад и внимательнее пригляделся к темному мешку, который «лыцарка» небрежно кинула себе под ноги. Внутри находилось что-то вытянутое, а у самого пола на плотной холстине расплылось влажное пятно, из середины которого мерно капала черная густая жижа.
Я громко хмыкнул и сжал левую руку в кулак.
Девица, явно расслышавшая скепсис, тут же развернулась и, нахмурив темные, словно очерченные углем брови, смерила меня неприязненным взглядом, в котором так и читалось, что неизвестный нахал зарвался.
- Вы хотели что-то мне сказать... сударь? - Последнее слово она особо выделила.
Я только пожал плечами, что могло в равной степени означать и «да» и «нет», выловил последний морковный кругляш и отвлеченно прикинул, где бы захоронить останки почившего барбоса, лежащие на дне миски.
Девица, явно задетая не на шутку, отставать не пожелала.
- Ну что же вы? Отступаете? - ядовито осведомилась она, вскинув брови. - Может, все-таки будете мужчиной?
Я вздохнул и проговорил самым спокойным голосом, нарочно подстраиваясь под выспреннюю речь:
- Уважаемая, если мы с вами поднимемся на второй этаж, я смогу наглядно доказать, что подобные сомнения во мне совершенно беспочвенны.
Предлагал я не всерьез, но стрела попала в колено. Девица мигом вспыхнула от обиды, и пальцы в плотной кожаной перчатке крепко обхватили палицу. Видимо, не первая острота на ее счету - над маленькими храмовыми девственницами не подшучивали разве что ленивые.
- Да как вы...
- Однако, - не дал договорить я и кивнул на мешок, - совершенно не беспочвенно другое. А именно: даже то, что вы уничтожили этого гада - уничтожили, разумеется, храбро и в тяжелой схватке - увы, не избавит поселок от напасти.
Теперь на меня вытаращилась не только гневно раскрасневшаяся рыцарка, а вообще все, бывшие в трактире. На несколько мгновений повисла тишина, а затем барышня в доспехах недоуменно сморгнула:
- Не потрудитесь объяснить?
- Видите ли... - А я-то надеялся, что начну читать лекции только со следующей недели. Зато теперь стало понятно, почему на улице с дурным лаем меня не встретила ни единая мало-мальски злобная шавка. - Судя по цвету крови и весьма характерной форме предмета, в этом мешке находится некая определенная часть тела нежити, называемой в бестиариях «гуль кладбищенский обыкновенный». Вся проблема состоит в том, что эти твари никогда не ищут охотничьи угодья в одиночку, предпочитая пары либо группы до четырех-пяти особей. Все светлое время суток они прячутся в старых провалившихся могилах, склепах или заброшенных домах, а выходят на промысел после заката, бесшумно пробираясь на чердаки благодаря невероятно цепким когтям. Там они ожидают до предрассветных часов совершенно без движения, никак не выдавая своего местоположения, чтобы столь же незаметно напасть и выжрать целую семью, а потом преспокойно уйти в подполье. В зимнее время эти твари за несколько дней могут опустошить целую деревню, так как на сытый желудок очень активно спариваются и размножаются, образуя дробные группки, которые могут нападать на несколько домов одновременно.