— Ворон откажет, — Хэнт фыркнул, потому что неплохо уже уяснил, как Предатель вел войну.
— Разумеется, — Элейна кивнула. — Тогда мы пришлем Вельнеру его сына мертвым. Это посеет вражду между Иртией и королем.
Она всегда советовала отличные вещи. Вообще здорово разбиралась во всех этих заговорах и интригах, и том, как поссорить между собой двух союзников.
И порой Хэнта от нее искренне воротило.
— Отличный план, — угрюмо сказал он. — Есть только одна досадная мелочь. Не настолько я еще оскотинился, чтобы убивать детей.
Она помолчала, глядя на него пустыми, будто стеклянными, глазами. Оценивала, взвешивала, а потом улыбнулась:
— Конечно, нет. Не будем никого убивать. Я найду тебе тело мертвого ребенка, если его сжечь, никто не заметит разницы. Вельнер поверит. Это все еще обман, и я понимаю, он кажется тебе жестоким, но, в конце концов, на самом деле, никто не пострадает. Согласись, это малая цена за месть, которой ты так долго ждал.
Хэнт на самом деле не хотел знать, но все равно спросил. Сам себя мысленно обозвав идиотом:
— Где ты возьмешь тело?
— Какой странный вопрос. Оглянись вокруг, Хэнт, посмотри, что Регерн сделал с королевством. Повсюду голод и страх, мародеры и монстры. Мертвые дети не редкость.
***
Она не обманула — она ни разу не обманывала Хэнта, хотя он всегда от нее этого ждал. Элейна принесла Родрика на рассвете — мелкого, будто выбеленного пацана с тонкими светлыми волосами и странноватыми красными глазами. Мальчишка смотрел по сторонам, дергал зачарованную цепь, которая не позволяла ему использовать глейфы, и молчал.
Он старался храбриться, наверное, не показывать страха. Не пристало сыну графа трястись перед мятежниками.
Хэнт смотрел на него и думал сказать, чтобы принесли мелкому одеяло. Тот явно мерз.
— Ты не можешь позволить себе сомневаться. Не сейчас, — Элейна подошла к нему, коснулась щеки рукой. Он едва не отдернулся: — ладони у нее были ледяными. — Хэнт, ты даже не представляешь, что будет дальше. После смерти Регерна наступит новое время. Время магии, мир безграничной силы.
Иногда на нее находило, и она пыталась рассказывать Хэнту о том, что маги строили до того, как Ворон убил предыдущего короля. О том, на что они все надеялись и чего ждали.
Хэнт не понимал ее, и в глубине души ему было плевать на будущее и на магию. Он в ней не разбирался.
Он просто хотел убить Ворона.
— Отправь письмо. Я хочу покончить с этим побыстрее.
***
Гонец уехал за несколько часов до рассвета. Хэнт чувствовал себя усталым, завалился в кровать и долго ворочался, глядя на серое, низкое небо за окном.
Он думал о Делии, о мелком Родрике.
Об Элейне.
В конце концов, он и сам не заметил, как уснул.
Ворон пришел к нему в сон. Вокруг кипела битва, свистели огненные глейфы, разбиваясь о полупрозрачные купола щитов, кто-то с регалией мага на груди читал заклинание, а Хэнт смотрел на это сверху, опираясь на резной бортик балкона.
— Это давно прошло, и уже ничего нельзя поменять, — Ворон стоял рядом, задумчиво смотрел вниз. Огненные всполохи ложились на лицо отсветами, превращали его в маску. Пахло гарью и металлом. — Но я все равно ношу свои кошмары с собой. Смотри, там внизу наш отец. Видишь, в рогатом шлеме.
— Я думал, он был выше, — все казалось ненастоящим, и Ворон тоже.
— Мне он всегда казался великаном. Я очень любил его, больше всего на свете.
Хэнт усмехнулся:
— Кроме власти.
— Кроме страны, — поправил Ворон. Регерн, Элейна называла Предателя так. — Я совершил ошибку.
Да, мог бы сказать ему Хэнт. Да, совершил, когда дал своей магии отравить землю и породил гармов.
— Я убью тебя за нее.
— Почему? — тот повернул голову, склонил по по-птичьи. — Тебе не станет легче.
— Все равно больше ничего не осталось.
Регерн-Ворон запрокинул голову, рассмеялся весело и задорно:
— Это отличная причина мстить. Нет, правда. Это причина, которую я понимаю.
Он повел рукой, и битва вокруг, хаос и летящие глейфы исчезли. Осталась ровная гладкая плоскость, как полированный пол, из которой тянулись, как руки, мертвые обгоревшие стволы.
— Когда я только начинал строить Врата, у меня был выбор: чем их кормить. Любовью? Надеждой? Завистью? Я подумал: раз уж мне все равно им платить, надо платить ненавистью и страхом. Я думал: пусть ненависти станет меньше. Но похоже, что сколько бы я ни тратил, сколько бы ни отдавал Вратам, ненависть умножается сама на себя.