Хэнт отступил на шаг, достал глейфы. Он самому себе казался ребенком. И еще не мог поверить, что не понял ничего раньше.
— Это магия, Хэнт. Это сила, которая жаждет быть. Мы можем дать ей форму, любую форму.
Она говорила тихо, но он все равно слышал каждое слово, будто оно отпечатывалось в воздухе.
И думал о том, что нет.
Люди могли дать магии форму, но не любую, а только ту, на которую были способны.
И еще будучи наемником, он успел повидать, на что именно они были способны.
Элейна подняла руки — ладони светились, и с них заструился холод ослепительно-белой рекой. Этот поток врезался в поток уродов, смешался, как смешиваются краски.
Хэнт попятился назад, потом еще и еще.
— Не иди дальше, — ласково сказала ему она. — Ты останешься без моей защиты.
В ней не осталось ничего человеческого, и она не понимала, что ее он в тот момент боялся больше всего.
Это было глупо, конечно. И стоило Хэнту оказаться за пределами ее щита, что-то бросилось ему навстречу — он взмахнул Соколом, вложил волю и силу в засветившееся лезвие, бросил глейф вперед — мало, этого всего было до смешного мало.
Вокруг бушевала магия, цеплялась за осколки ненависти и страха, воплощалась.
Она смела бы его как щепку — волной черноты, многоглавым псом с тысячью пастей. В какой-то миг Хэнт даже был к этому готов.
А потом все замерло, и он понял, что стоит на ступенях у разрушенных Врат, под прозрачным куполом, за пределами которого бушует буря.
Внутри было тихо.
Ворон убрал руку с плеча Хэнта, устало опустился на ступеньку, запрокинул голову вверх и сказал:
— Не стоит туда лезть. Умереть ты еще успеешь.
— Ты мне не дашь.
— Верно, — он усмехнулся и добавил. — Наверное, это от одиночества. Я спасу тебя только ради того, чтобы мне было кому поплакаться. В конце концов, если и жаловаться, то почему не очередному внезапно обретенному брату.
— Жалуйся, если так нужно.
— Когда ты король, тем более Предатель, найти человека для жалоб нелегко.
Он замолчал, запрокинул голову вверх, будто вслушивался, а потом заговорил снова:
— Я ждал этого почти двадцать лет, и все думал: что если я ошибся? Что если все, что я делаю, зря, а Элейна и маги правы? Двадцать лет назад они призвали силу в наш мир, пригласили ее, как приглашают гостя, и встретили, как встречают любимую. Они рассказывали моему отца отцу сказки о том, что магии можно дать любую форму. Но это неправда, не любую, а только ту, на которую мы способны, — он рассмеялся и добавил: — а А я знал, на что мы способны.
Хэнт не говорил в ответ ни слова.
— Мой отец был мечтателем. И он действительно верил, что это, — Ворон обвел рукой бурю за пределами защитного купола, — случится иначе. Он не слушал меня.
— Ты убил его.
— Да, когда не смог переубедить. Я давал ему слово: защищать нашу землю, чего бы мне это ни стоило. Это стоило мне людей, которых я любил. Я ничего не получил взамен, кроме времени. Двадцать лет — наверное, это до смешного мало.
Он говорил Хэнту при первой встрече: не бывает борьбы добра со злом. Прошлое сражается с будущим и всегда проигрывает.
Оказывается, Ворон был этим прошлым.
— Совет магов хотел не просто призвать силу в мир, они пытались ускорить процесс. И то, что происходит сейчас, случилось бы намного раньше.
Хэнт еще мог различить серебристый свет в бушующем море черноты, там, где стояла Элейна, рождалось что-то новое. Такое же страшное, как и все вокруг, слишком огромное для мира, к которому Хэнт привык.
— Магам всегда тесно в собственной форме. Они пропитываются силой, и тоже хотят воплощаться в чем-то новом.
— А ты?
— А я просто король, и я хочу, чтобы сволочи-соседи перестали повышать пошлины на зерно.
Смешно, если задуматься. Теперь о проблемах с пошлинами и соседями, наверное, можно было не волноваться.
— Гармы не были твоей заразой, — сказал Хэнт. Голос прозвучал глухо.
— Они были заразой, которую я не смог предотвратить. Я построил Врата, чтобы выводить магию из нашего мира. Мне не хватало сил увести ее всю, и она воплощалась в уродов. А потом и одних Врат стало недостаточно. Я строил еще и еще.
— Но ты не достроил Седьмые.
Глашатаи годами твердили о том, зачем нужны Врата, и люди не слушали.
Элейна была права: никто не станет верить Предателю.
Хэнт думал об этом, и самому себе казался пустым. Омертвелым.
Он вспоминал о том, как нашел Делию. И пытался принять, что с самого начала ошибался. И никто не был в том виноват. Некого было зарубить мечом, некому мстить. Разве что себе, за то, что не успел.