И так день за днём, пока однажды в комнату не зашли два человека, а не один молодой, как обычно. Два человекообразных пятна. Второй человек очень медленно и степенно продвигался по направлению к моей кровати, а молодой держал его за руку, очевидно, страхуя от усталого падения. Да это тот самый дедушка из библиотеки, понял я, даже без очков ясно.
Молодой подтянул к моей кровати единственный стул во всей комнате. Я, по понятным причинам, ни разу им не пользовался. Кстати, стоит отметить, что каждый раз после еды и прогулки до ветру меня наново пристёгивали за другую руку. В первые дни, когда палец был сломан, я настолько обнаглел, что просил перед сном пристёгивать именно за ту руку, на которой он ныл и периодически взрывался, вскоре мне его заботливо загипсовали.
Дедушка грузно уселся на стул и посопел для начала, а молодой ушёл, не заперев дверь и оставив свет включённым. Так мы и сидели некоторой время, вернее, я лежал, а он сидел и посапывал носом. Неужели эта пескоструйная машина явилась, чтобы меня убить? Это было настолько нелепо, что я рассмеялся.
– Парнишка, парнишка, – внезапно зашелестело внутри старика. – Не спи давай! Я твои очки принёс… – после чего он опять засопел и скис.
– Я не сплю, дед, – ответил я. – Очки давай.
Старик тут же, неожиданно проворно, каким-то суетливым движением нырнул рукой себе в грудь, видимо, в карман рубашки, и вытащил оттуда мои окуляры. Мои. Действительно. Только теперь они были замотаны посередине синей изолентой. Да и похуй. Я нацепил увеличители окружающего на нос, моргнул от чёткого зрения, отвык уже от него. Изолента необычно, но очень уютно холодила переносицу.
В свете нового зрения старик оказался похотливо облизывающимся и причмокивающим. Глаза у него были цепкие и не то что бы умные, а какие-то вглядчивые. В прошлый раз он выглядел отсутствующим, а теперь оказался очень юрким и живым. Живее всех живых.
– Спасибо, – я пожал одним плечом, тем, из которого росла неприкованная рука.
– Так вот ты какой, – снова зашелестел старик, как будто это он меня наконец увидел не пятном, а цельным человеком, а не я его. Он говорил не быстро, но очень бойко, без пауз и затыков. – А я думал, что ты вовсе не такой, другой совсем, думал. А ты смешной, вон, губки дуешь, это хорошо, правильно очень.
Что делал избитый молодой человек, наблюдая безумного старика, в один из тех дней, когда он лежал в доме (а)гностиков-каннибалов, прикованный за руку к кровати, коротая свой досуг за бредом и мастурбацией?