– А пельмени там часто дают? – с интересом спросил я.
– К сожалению, редко. А вы любите пельмени?
– Я люблю пельмени, шашлыки, буженину, а больше всего – колбасу. В душе я – вегетарианец, мне грустно, что люди убивают животных ради своего брюха, и в то же время прямо жить не могу без мяса, – ответил я. Ответил и удивился: что это я так разоткровенничался перед незнакомым человеком? Но от него исходили какие-то таинственные волны доброты и всепонимания…
– Я понимаю вас, – проникновенно произнес он. – Я тоже не могу обходиться без мяса, и это угнетает меня. Но скоро наступит время, когда люди смогут есть котлеты, колбасы, окорока, не убивая для этого животных. Скоро все бойни будут закрыты!
– Это прекрасно, но это и невозможно, – запальчиво возразил я.
В ответ незнакомец процитировал две строки из стихов поэта Инкогнитова:
– Нет, не может быть такой науки, которая совершила бы этакое чудо! – продолжил я спор. – Никакая наука не накормит меня шашлыком, не зарезав при этом барана; никакая наука не попотчует меня бифштексом, не убив для этого быка!
– Есть такая наука! – уверенно произнес таинственный незнакомец. – И скоро вы умом и желудком убедитесь в ее реальности!
Я был ошарашен, ошеломлен. А мой визави торопливо, но явно без всякого удовольствия опорожнил свою кружку – и встал из-за стола. Затем удалился, вежливо кивнув мне на прощанье. Я тоже допил свое пиво, ведь как-никак за него деньги плачены, и побрел домой. Я шагал медленно, словно боясь расплескать мысли и впечатления, подаренные мне этим таинственным человеком. То, что он поведал мне, походило не то на розыгрыш, не то просто на бред. Однако, странное дело, меня не покидало ощущение, что я прикоснулся к чему-то великому, что со мной беседовал пророк, провидец. Но меня пугало, что каким-то краешком души я могу поверить в возможность такого чуда. Ведь только сумасшедший может в это поверить!
В таком раздвоенном состоянии вернулся я домой, где поделился своими мыслями с женой.
– Да, Геннадий, этот твой незнакомец – человек, несомненно, незаурядный. Как жаль, что я – не психиатр, а всего лишь врач-ларинголог, – полушутливым тоном молвила Зоя. – Но я знаю, что при некоторых психических болезнях социальная ценность больного на первой стадии заболевания не только не падает, но даже повышается. Что если этот твой незнакомец…
– Нет, никакой стадии у него нет! – возразил я Зое. – Он логичен, никакой нервозности в нем нет. Есть только какая-то таинственная убежденность, но без гордыни, без заносчивости. И на вруна он не похож.
– Геннадий, а вдруг тот человек – просто-напросто гений? – задумчиво произнесла Зоя, и в этот миг раздался стук в дверь.
– Да-да, мы дома! – заявил я, и в комнату вошла Марсельеза Степановна, наша соседка, добрая старенькая пенсионерка. Несмотря на свое революционное имя, она была верующая и чуть ли не наизусть знала Библию.
– В угловом магазине сыр появился, по полкило на душу дают. Поспешите туда, пока не поздно! – с торопливой радостью сообщила она.
– Спасибо! Спасибо! – в один голос заявили мы с Зоей и заторопились в магазин. Таинственный незнакомец был забыт. Но не надолго.
3. Сладкая очередь
Вторая моя встреча с Матвеем Утюговым произошла в сентябре. В тот день я направился в жилконтору за талонами на сахар. Комната, в которой выдавали талоны, находилась на втором этаже, а очередь туда тянулась по коридору. Не простоял я в той очереди и пяти минут, как кто-то спросил меня: «Вы последний?» Я ответил утвердительно, повернулся к человеку, задавшему этот вопрос, и узнал в нем незнакомца из пивной.
– Добрый день! – приветливо произнес он.
– Добрый день! – ответил я и добавил, что он был бы еще добрей, ежели бы не надо было стоять в этой очереди.
– Не огорчайтесь! Скоро все дни станут очень добрыми. Не будет очередей ни за талонами, ни за продуктами.
– Вашими бы устами да конфетки есть, – пошутил я. – Значит, все очереди канут в проклятое прошлое?
– Нет, только продовольственные.
– Выходит, на промтовары дефицит сохранится? Выходит, не придется моей дочке на велосипеде кататься… – И я пожаловался ему, что Кира ухитрилась насос от своего велосипеда потерять, а нового нигде не купить, она семь магазинов обошла. И тут мой новый знакомый заявил, что у него и у его жены и сына – по велосипеду, и на прогулки они обычно ездят втроем, так что один насос он может одолжить мне. При этом он сразу же сообщил свой адрес. Оказалось, что живет он через четыре дома от меня; он переехал туда два месяца тому назад по обмену, а до этого жил на Васильевском острове. Я спросил, когда можно будет зайти к нему за насосом. Он назвал время, после чего мы сообщили друг другу свои имена-отчества и фамилии, а заодно и профессии. Оказалось, что Матвей Васильевич Утюгов – специалист-космист, и что работает он в НИИ, где разрабатываются возможности практического использования космической темноты. Но положение его там непрочно. Он выдвинул свою теорию – теорию «Манны Космической», а начальство считает ее ложной, бесперспективной и даже антиматериалистической.
– Что же это за теория? – поинтересовался я.
– Я исхожу из той логической предпосылки, что основой всего живого является еда. Желудок – властелин жизни. Человек с пустой головой может прожить до глубокой старости, но человек с пустым желудком не проживет более сорока дней. Мозг человека существует и мыслит за счет желудка, однако наяву он – мозг – живет как бы в гордой отчужденности от своего кормильца. Но стоит человеку уснуть – и в нем пробуждается подсознание, мозг и желудок заключают союз. Вследствие этого естественного объединения возникают некие энерговолны. Мне удалось их обнаружить благодаря сконструированному мной прибору-уловителю. Теперь я конструирую прибор-усилитель, с помощью которого я направлю эти волны в космическое пространство.
– Но что же это за волны? – спросил я.
– Вульгарно говоря, это волны аппетита. Это – волны желания пищи, волны боязни голода.
– Они возникают только у голодных?
– Нет, и у сытых. Ведь каждый сытый подсознательно ощущает, что он может стать голодным. Боязнь голода живет в человеке с тех незапамятных времен, когда люди кормились охотой; а охота не всегда была удачной и им приходилось голодать. И как бы ни были высоки замыслы любого современного человека, – тайный, подсознательный фундамент всех его намерений – это прочно, надолго обеспечить свой желудок питанием.
– Но при чем здесь эти энерговолны, о которых вы говорите?
– А при том, что если их усилить, то они, устремясь в космос, свяжут мозг и желудок спящего человека с космической пустотой…
– Ну, в этом мало радости. Пустоты и у нас хватает… Какой же в этом толк?
– Космическая пустота – не простая пустота, – наставительно изрек мой собеседник. – Это пустота вещественная. Из нее возникли галактики, созвездия, планеты, в том числе и наша Земля. И все живое порождено ею. Все мы – дети пустоты.
– Какие странные вещи вы говорите… Но что же такое сулит спящему эта небесная пустота?
– Очень многое! Благодаря усиленным энерговолнам, между человеком спящим и пустотой возникает связь прямая и обратная. А поскольку, как я уже говорил, мозг и желудок спящего – союзники, а пустота материальна, то произойдет материализация сновидений, и спящий сможет во сне питаться реальной пищей, – тихо произнес Утюгов.
Помню, выслушав это откровение своего будущего друга, я с трусливой тревогой поглядел на наших соседей по очереди: вдруг они примут Утюгова, а заодно и меня, за ненормальных? Но нет, никому до нас дела не было. Здесь многие со многими были знакомы, ведь все по соседству жили, и всем было о чем поговорить. Двое мужчин, стоящих за Утюговым, толковали о рыбалке, о корюшке, а та дама, за которой стоял я, подробно, с радостной жестикуляцией, рассказывала стоящему перед ней старичку о том, как ей удалось получить килограмм гречневой крупы. Нет, никто нас не подслушивал, никто не собирался тащить в психушку, так что мы могли безбоязненно продолжать наш странный разговор. И я в упор спросил Утюгова, неужели он на самом деле верит в то, что при некоторых обстоятельствах пространство превращается в вещество?