– Возьми из кассы, – буркнул Шахидов.
– Ведь касса пуста? – удивился Самбиев.
– Скажи, что я прислал, и никому ни слова, а то здесь митинг трудящихся соберется.
Вечером усталый экономист с торжеством удачливого охотника передал матери пятьдесят рублей. Кемса трепетно, трижды пересчитала сумму, бережно положила в емкий карман выцветшего халата сверху, как амбарным замком, навечно схоронила богатство семьи поржавелой булавкой.
– Может, завтра мяса купим? – как бы нечаянно предложила дочь.
– Нет, – отвергла эту щедрость Кемса. – Возьмем бараньи внутренности…И дешевле и сытнее будет.
– А как с кишками возиться в такой холод? – озаботилась Деши.
– Не переживай, сама у речки все вычищу, – бодро засуетилась мать.
– Вода ледяная, ты простудишься, – поддержал сестру Арзо.
– Ничего со мной не случится… – категорически отвергла опасения мать. – Лишь бы в доме был достаток, а мороз и пурга не в диковинку, – она заботливо, в который раз за короткий промежуток времени ощупала в кармане ценные бумажки, так же бережливо пригладила особо не обремененный карман, стала блаженно напевать какую-то незатейливую шутливую мелодию.
В доме царила праздничная атмосфера предстоящего пиршества, и только Лорса лежал на нарах ничком, уткнувшись в грубую подушку, из свалявшейся верблюжьей шерсти.
– А у него горе, – кокетливо улыбнулась Деши, улавливая вопросительный взгляд старшего брата.
– Что, любимая за другого вышла? – в шутке просияло лицо Арзо.
– Нет, во время утренней тренировки калоши разорвал. Вот и лежит весь день дома, – смеялась Деши.
– Что тут смешного? – веселость слетела с лица матери.
– Я завтра по работе еду в город, там надо купить ему обувку, – озабоченно высказался Арзо, и его взгляд невольно покосился на тщательно заколотый карман.
– Надо, – выдохнула мать, однако грубая с почерневшими венами кисть плотно придавила халат к телу.
– Значит, внутренности не купим? – тихий голос Деши, и после долгого молчания в ответ, в том же тоне. – А мне тоже не в чем в люди выйти.
– Нечего тебе на людях шляться, – сгрубила мать.
Вновь воцарилось тягостное молчание, только крышка вскипевшего чайника весело запрыгала, от насилия взбунтовавшиеся капельки жидкости в отчаянии бросились наружу и, попав на заманчивые просторы коварной раскаленной плиты, в ужасе запищали, превратились в ничто…
В светлом просторном кабинете нового здания республиканского Агропрома сидит весь персонал, из девяти человек, отдела по труду и зарплате. В глубине, заметно обособленно, больший по размеру, чем у других, стол начальника Арутюнова. Перед ним уже битый час, ожидая реакции на проверяемый годовой отчет по фонду зарплаты, сидит Самбиев Арзо. Арутюнов молча, недовольно машет головой, делает какие-то записи на листке, по мимике его смуглого лица подотчетный чувствует надвигающуюся грозу.
– Ладно, – вдруг встает начальник отдела. – Пойдем, Самбиев, покурим.
Увлекая за собой Арзо, Арутюнов углубился в глушь коридора.
– Ты что это на такую сумму переел фонд зарплаты? – прошипел, закуривая руководитель отдела.
Самбиев что-то невразумительно мямлил в оправдание. Еще долго спорили, выкурили аж по три сигареты, и, заканчивая перекур, Арутюнов сказал:
– Короче, Арзо Денсухарович, пока этого не будет, – он вытянул два пальца, – справка в банк не пойдет.
– Две тысячи? – изумился Самбиев.
– Не кричи… Это еще по-божески, учитывая твою неопытность.
В рабочем кабинете громкое официальное завершение поучений.
– Имея в виду, что вы впервые сдаете отчет, делаем вам поблажку и некоторую отсрочку для исполнения всех замечаний по отчету. А это… – Арутюнов протянул пачку бумаг, – новые положения и инструкции, изучите, пригодится.
В рассеянности покидая Агропром, Самбиев невольно вспомнил, как Арутюнов провожал предыдущего подотчетного из другого хозяйства: «Имея в виду, что вы наш давний друг, делаем поблажку, идем навстречу и с выполненными замечаниями ждем в недельный срок».
К удивлению Самбиева, в руководстве колхоза никто не поразился пожеланиям Арутюнова, видимо это была «узаконенная» практика. Только Шахидов сделал встречные ремарки:
– Создай видимость исправления замечаний – это для работников отдела, а самого Арутюнова уговори на одну тысячу, иначе вычтем из твоей доли.
– Так что вычитать? – от безвыходности засмеялся Арзо. – Тогда я еще в долгах вам останусь.
– Что поделаешь?! – равнодушие и безучастность сквозили в ответной улыбке председателя.
В обозначенный Арутюновым день Самбиев с половиной требуемой суммы, взятой без какой-либо отчетности из колхозной кассы, объявился в Агропроме.
– О-о-о, – вскочил чиновник при виде Самбиева, натужно потянулся, даже зевнул. – Ну надо же так случиться! – апеллировал он с улыбкой умиления к подчиненным. – Только я встану на перекур, кто-то с отчетом является… Просто наваждение какое-то.
– Удивительное совпадение, – восхитилась одна сотрудница.
– Просто покоя вам нет, – посочувствовала другая.
– Надо составить строгий график приема, – возмутилась третья.
– А может, я приму отчет? – высказал пожелание единственный, кроме Арутюнова, мужчина в отделе.
– Нет, нет, нет, – скороговоркой воспротивился помощи начальник. – Занимайтесь делом. У вас и так большая нагрузка, а я как-никак уже ознакомлен с предыдущим отчетом… Ну ладно, вначале покурим, – обратился он с улыбкой к Арзо, – а потом приступим к делу.
Вновь уединились в тупике коридора. Дрожащими руками Самбиев впервые в жизни сунул конверт со взяткой. Арутюнов умело перехватил «эстафету», ловко переправил во внутренний карман, и не успел Арзо прояснить ситуацию, как чиновник опередил его возмущенным шепотом.
– Что-то уж больно хил твой пресс?
– Там всего тысяча, – покраснел Арзо.
– Как так? – отпрянул недовольно Арутюнов.
– На большее нет возможности, – удрученно вымолвил колхозник.
Настроение начальника явно ухудшилось, он нервозно закурил, о чем-то думая, жадно, несколько раз подряд затянулся.
– На первый раз прощаю, – клубы дыма заволокли хмурое лицо Арутюнова. – А впредь запомни – мой один процент от перерасхода… Понял? Мне тоже делиться приходится.
Когда возвращались в кабинет, Арутюнов вдруг резко схватил за локоть Самбиева:
– И еще, – сквозь зубы прошипел он, обдавая Арзо несвежим запахом рта, – в случае чего – я вне игры… а вообще, только дотошный специалист сможет докопаться до истины или, если кто донесет… Так что будь осторожным.
У кабинета Арутюнова уже в очереди ожидали приема несколько коллег Самбиева.
– Друзья, – печалью многочисленных хлопот исказилось в благодушии лицо ответственного руководителя. – сегодня приму еще двоих, ну от силы троих, остальные – в следующий раз… Ну и что вы как впервой? Надо бы вначале созвониться.
– Тогда я вечером домой к вам заеду, – грубо сказал один из ожидавших, видимо, житель далеких гор.
– Ну, Магомадов?! – недоуменно вздернулись брови и плечи Арутюнова. – Когда это дома мы решали вопросы производства?
– Да я в гости, чай попить, – стушевался Магомадов.
– А может, я приму? – появилась в дверях кабинета голова сострадательного подчиненного.
– Займитесь своим делом! – до ярости довели несчастного руководителя.
«Ну и работенка, – думал Самбиев, уходя из Агропрома. – С виду тюфяк, должность неброская, а в республике более ста хозяйств». Он невольно произвел в уме простой арифметический подсчет, от итоговой суммы аж обильная терпкая слюна заполнила рот, пришлось смачно сплевывать.
На улице приятный запах шашлыка поманил его в сторону ближайшего кафе. Ознакомившись с прейскурантом, Арзо произвел еще один подсчет, теперь уже собственных капиталов, жадно облизнулся, сплевывать было нечем.
С февраля, вплоть до посевной, в конторской жизни колхоза вынужденное затишье. Только одно действо нарушает мерную жизнь хозяйства – начинается период плановой ревизии. Вообще-то ревизоры сидят в конторе колхоза буквально непрерывно. В стране Советов образована огромная масса нахлебников-надзирателей якобы контролирующих ведомств и министерств. Столько проверяющих, что не хватает производственных единиц. В колхозе «Путь коммунизма» специально для ревизоров отведен отдельный кабинет, с уютной обстановкой, с электрообогревателем – зимой, и мощным вентилятором – летом.