Позиции Докуева стали столь несокрушимыми, что он потребовал уволить главного технолога комбината, открыто позарившегося на его место. Остальных изменников и предателей он трогать не стал, знал, что в этой воровской системе мстить, увольнять бесполезно. На место одного вора придет другой вор. Порядочный человек здесь не уживется: или станет вором или посадят. А зачем кого-то увольнять, теперь любого попрекнуть можно. Ходят теперь все на цыпочках – твари.
Только одного не смог простить Домба – шофера. Два-три месяца не платил ему зарплату, ссылаясь на безденежье, а потом предложил взамен продукцию по номиналу дважды превышающую долг. Султан охотно согласился. Прямо за воротами комбината шофера задержали. Никаких сопроводительных документов на зелье не оказалось, вскоре был суд, и за пять ящиков спиртного он получил пять лет тюрьмы.
А что дома?… А дома вновь любящие и заботящиеся о нем, кормильце, сородичи. Только одно плохо. Весь семейный архив, где лежали кое-какие важные бумаги, в том числе и расписки Самбиева, перешел под контроль Алпату. То же самое произошло с семейной кассой и распределением бюджета. Домба попытался восстановить патриархат или хотя бы паритет, но получил упорный отпор жены, повзрослевших дочерей и старшего сына… Закривлялись дочки в разных платьях и туфлях, на дом стали приезжать торговки золотом, бриллиантами, тряпьем. Для дочерей Докуева привозили спекулянты единичные экземпляры из Парижа, Лондона, Москвы. Правда, через неделю полгорода ходило в таком же барахле. А дочки возмущались.
– Просто ужас, все под нас подстраиваются.
И вдруг хранительницу очага осенило. Она догадалась, что может выделить невест на обыденном фоне.
– Мы купим «Волгу», – раскрыла Алпату оружие привлекательности дочек на выданье.
– Меня посадят, – взмолился отец.
– Если за блядство не посадили, то за покупку машины тем более не посадят, – логически рассуждала жена. – Ради детей трудимся.
– Ты-то где трудишься, дура? – вскричал Домба.
– Ах ты, старый развратник! Тебе все мало? От зари до зари бегаю: то базары, то магазины, то…
– Правильно, все деньги мои проедаешь, – перебил ее муж.
– Где я проедаю, что я ем? Посмотри! – с рождения костлявая Алпату развела руки. – Всю жизнь не ела, тебе берегла, а теперь ты хочешь моей смерти. На молодой хочешь жениться! – воплем запричитала она, но слез еще не было. – На сучек деньги бросаешь, а на своих детей жалко?! Мне-то что?! Я все терпела. Ты сгубил меня. Пожалей хоть детей, – теперь она действительно стонала, слезы покатились ручьями.
– Не смей издеваться над матерью, – хором возмутились дочери.
– С моей солидностью только в «Волгу» я смогу сесть, – примирял родителей Албаст.
– Что я ем, что? – ободрилась поддержкой Алпату. – Куском хлеба попрекает… Да если бы не я, сидел бы ты в своем Ники-Хита вонючем, баранов пас.
– Ты мою родину не трожь!
– Ну и поезжай в свой навозный аул.
– Так ты тогда с голоду помрешь.
– Не волнуйся – жить хуже не будем, – подбоченилась Алпату.
– Дура, – в сердцах вымолвил Домба и отступил, но все-таки дорогую машину купить не позволил.
Еще несколько месяцев он сдерживал яростный натиск, предлагая купить что-нибудь поскромнее, и нечаянно он узнал, что завскладом «какого-то паршивого мясокомбината, какой-то «колбасник» купил «Волгу». Этот прецедент стал решающим – Домба скрытно от всех знакомых в Назрани через подставных лиц купил машину, спрятал ее под замком в гараже. Это произошло в воскресенье, а через день, во вторник, его вспомнили хранители «огонька». После обеда он, ссутулившись, сидел в кабинете помощника Шаранова (дальше уже не впускали). Пожилой сухопарый служащий, с пожелтевшими от никотина пальцами, в сером, как и лицо, поношенном костюме испепеляющим взглядом так впился в Докуева, что аж в жар бросило.
– Как же Вы, Домба Межидович, на свою мизерную зарплату купили «Волгу» по базарной цене?
– Я не купил, – поднял взгляд «непобедимый Зубр», но под встречным сокрушительным натиском сник и едва слышно прогнусавил последнее оправдание: – Я ее по госцене взял.
– Мы знаем, по какой цене, где и у кого Вы ее взяли.