Эта смена власти тоже длится недолго. Семейный бюджет на глазах тает, и Домба в ярости – вновь конфликт, крики, ругань и руководящий семейный жезл в руках мужа. И так постоянная цикличность.
Кстати, нельзя было сказать, что Алпату, в отличие от мужа, щедра. Наоборот. О ее жадности по городу ходили легенды. Она могла на базаре с торговкой редиски полчаса спорить из-за пяти копеек. И в тот же день, только вечером, не торгуясь выкладывала тысячу рублей за комплект золотых побрякушек для дочерей. Из-за ее скупости особенно сильно страдали строители дома. Алпату требовала скорости, красоты, шика, а денег не выделяла. Причитающуюся зарплату месяцами не выдавала. Строители возмущались, даже протестовали. Тогда Докуева грозилась их вовсе прогнать и пригласить новую бригаду, более покладистую. И тогда как бы случайно кто-то из строителей отмечал, что у Алпату изумительный вкус и вообще она, как никто, разбирается в строительстве, да и не только. Расщедривалась женщина. А потом и вовсе шли в ход известные выражения типа:
– Алпату, в тебе чувствуется благородная кровь! Природный вкус!
– А сколько ума! А галантность!
– А как она воспитала детей?!
– Да! В наше грязное время твои дочери просто ангелы!
– И как ты справляешься, бедная?! И дом, и стройка, и базар, и дети!
– А как ты щедра и благотворительна! Даже в автобусе об этом говорили!
– В каком автобусе? – не могла больше скромничать Алпату.
– В зеленом, рейсовом.
– Да что там автобус! Вот у нас в микрорайоне, на похоронах, покойника забыли, горе не помнили – тебя восхваляли!
– А как мечтают за дочерей посвататься!
– Кто? Где они? – восклицала Алпату.
После такой или аналогичной сцены погашались не только долги, но даже выдавался щедрый аванс. А мужу говорилось:
– Это только ты меня недооцениваешь, дурой считаешь. Вон пойди послушай, что умные люди говорят.
– Какие люди? – ухмылялся муж.
– Вон, хотя бы наши строители.
В пол летит посуда.
– Ах, ты старая дура, дрянь… Ты снова им аванс выдала, ведь они неделю пьянствовать будут.
Алпату не сдается, попрекается справедливость. На крик сбегаются дочери.
– Дада, – кричит старшая дочь Курсани. – Твоя скупость нам осточертела.
– Да, – поддерживает ее младшая – Джансари. – Каждой
копейкой нас попрекаешь! В лохмотьях ходим.
– Как в лохмотьях?! – кричит отец. – От ваших тряпок дом распирает.
– Это все старье, – не сдаются дочери. – Из моды вышло.
– Так вы хотите, чтобы я моду развивал?! Пуговку с верху на низ перешивают и таким дурам, как вы, новую моду придумывают.
– Теперь и мы дуры? – ахают дочери.
– Хватит, – вступает с новыми силами мать. – Ты мне жизнь испоганил, так теперь и дочерям решил?
Под дружным женским натиском Домба сдается, но ярость его держится несколько дней. В этот период все замораживается, в первую очередь стройка, и даже разорительные походы Алпату на базар. Правда однажды Докуев держался не несколько дней, а целых семь месяцев. Как только к власти пришел чекист Андропов, Домба, несмотря на верноподданность последнему, полностью заморозил практически законченное строительство особняка, и если бы генсек не умер, так бы и осторожничал винодел, несмотря на все причитания жены.
– Чего ты боишься? – кричала Алпату после приостановки строительства. – Вон у наших соседей дом на два кирпича выше – и не горюют. А мы, честные труженики, все живем по-холопски. Кто наших дочерей из этой нищеты замуж возьмет?
– Ничего, – усмехался муж. – Я тебя – уродину – тоже не из замка брал, в шалаше ютились. И на них найдется горемыка, соблазнится бедняга.
– Что ты хочешь сказать, изверг пришлый? Да я благородных кровей! Твои отцы у нас в пастухах были. Ты вспомни!
… Как бы там ни было – дом закончили. И хотя он выглядел внушительно, громоздко, чувствовалась в нем какая-то безвкусица, несуразность. Сторонний человек не мог понять этой контрастности, и только строители знали, где командовала Алпату, а когда появлялся на стройке Домба и все кардинально рушил, меняя в сторону аскетизма, но с прочностью. Так, прямо посередине двора, изящный мрамор переходил в монолитный железобетон; арматурный орнамент забора в сплошной металлический лист, живописный балкон, на котором по вечерам должны были восседать дочери, выслушивая арии поклонников, превратился в выпяченный карниз. Вместо подземного гаража на две машины в европейском стиле, с въездом прямо с улицы, появился обширный подвал. А окна, большие (чтобы видели с улицы внутреннее убранство) расписные из дорогого дерева, но между рам густая решетка, сверху стальные ставни. Вместо фонтана – чугунный кран. Вместо изящных, вечнозеленых клумб с розами и орхидеями – бурьян.