Так толком не определившись, спозаранку Самбиев Арзо явился на работу. Вся контора горела огнями – это мать Поллы Байтемировой Зура занималась уборкой помещения. По жизни приниженная, Зура со всеми была угодливой, жалобно улыбчивой, тихой. А с Арзо, после оказанной им помощи, она и вовсе вела себя подобострастно, даже с некоторым раболепием и восхищением. То ли от этого отношения матери Поллы, то ли еще от чего, но Самбиев при виде Зуры чувствовал себя всегда неловко, даже пристыженно. И он всегда при встрече с уборщицей думал, как это у такой забитой, услужливой женщины могла вырасти такая гордая, дерзкая, честолюбивая дочь, к тому же по характеру, по манере общения Полла никак не походила на юную, по местным традициям сдержанную горянку. Наоборот, какой-то скрытый бунтарский дух щедро питал одержимость и целеустремленность Поллы. Именно эти мятежные черты характера девушки и ее влажно мягкие, надменно смеющиеся темно-синие глаза неотступно терзали сознание Арзо. Он всегда думал о ней, оставаясь наедине, мысленно общался с ней, а когда (это случалось обычно по ночам) вспоминал пережитое во время грозы, пылал от перехлеста различных чувств: стыда, страсти, нежности и разлуки.
Каждый раз Арзо настраивался справиться у Зуры о дочери, однако при встрече с уборщицей робел, сухо здоровался и быстро проходил мимо. Так же случилось и на сей раз. Самбиев уже дотронулся до дверной ручки кабинета, как услышал вслед жалобный вопрос:
– Арзо, скажи, пожалуйста, а когда деньги за свеклу выдадут?
Это жизненно важная проблема колхозниц, единственный источник дохода многих семей – сутками преследовал экономиста; и днем в конторе, и вечером дома.
– Только в марте, – как и всем ответил Арзо, хотя прекрасно знал, что единственный в регионе республиканский сахзавод в сговоре с высшими госчиновниками, вплоть до предстоящей посевной будет «крутить» деньги рядовых свекловодов, и только выжав максимальную выгоду с оборота продукции, рассчитается с хозяйствами частично реальными деньгами, а в основном семенами для посева сахарной свеклы, неочищенным сахаром, мукой, жомом…
Самбиев открыл дверь и уже переступил порог кабинета, когда услышал вновь жалобный голос Байтемировой:
– Арзо, – на страдальческом лице уборщицы застыла гримаса просящей улыбки, – а нельзя ли по расходному ордеру пятьдесят рублей получить?
Экономист тяжело вздохнул, хотел ответить, что в кассе денег нет, однако следующие слова Зуры резанули слух.
– Полла думает, что мы получили деньги за свеклу, просит хоть немного ей помочь.
– Как она там? – вырвалось у Арзо выстраданное.
– Видимо, тяжко, – гримаса улыбки превратилась в скорбь. – Без страшной нужды она бы за помощью не обратилась… Ее однокурсница на каникулы приезжала, рассказывала, что доченька на «отлично» сдала сессию, а приехать домой не смогла… Нет у нее денег на дорогу… – Зура еще что-то хотела сказать, однако слезы потекли по знакомым, промытым морщинам лица.
– В полдень зайди за деньгами, – резко приказал Арзо Байтемировой, решительно бросился к рабочему столу, и более не раздумывая, твердой рукой поставил подписи на подложных документах.
Час спустя Арзо просил у председателя сто рублей в счет ранее оговоренной тысячи.
– Возьми из кассы, – буркнул Шахидов.
– Ведь касса пуста? – удивился Самбиев.
– Скажи, что я прислал, и никому ни слова, а то здесь митинг трудящихся соберется.
Вечером усталый экономист с торжеством удачливого охотника передал матери пятьдесят рублей. Кемса трепетно, трижды пересчитала сумму, бережно положила в емкий карман выцветшего халата сверху, как амбарным замком, навечно схоронила богатство семьи поржавелой булавкой.
– Может, завтра мяса купим? – как бы нечаянно предложила дочь.
– Нет, – отвергла эту щедрость Кемса. – Возьмем бараньи внутренности…И дешевле и сытнее будет.
– А как с кишками возиться в такой холод? – озаботилась Деши.
– Не переживай, сама у речки все вычищу, – бодро засуетилась мать.