— М-м, класс! — набивая рот печеньем, сказал Давыдов. — Самодельное, что ли? Алим?
Алимов кивнул, не поднимая головы, пытаясь сложить обрывки праздничной открытки.
— Мать пекла? Класс! Скажи, чтоб чаще слала!
— Не грусти, Алим! — Земцов с размаху ударил его по плечу. — Через год поешь — от пуза!..
В казарме, бытовке, курилке — везде читали письма.
Александр дочитал, аккуратно сложил листок и порвал его надвое. Иванов оторвался от Белкиного письма:
— Ты чего?
Александр досадливо поморщился и с выражением прочитал, переводя взгляд с одной половины письма на другую:
— «Я по-прежнему считаю, что твой поступок — минутная… блажь, рецедив подросткового максимализма, странный… в твоем возрасте. Ты сам это поймешь рано или поздно и пожалеешь… о двух годах, вычеркнутых из жизни. Надеюсь, ты извлечешь из… службы хоть какую-то пользу, по крайней мере, увидишь вблизи тот самый «народ», о котором… у тебя так болит душа. Дурь из тебя выбьют быстро — тогда пиши… я переведу тебя в Москву, будешь жить дома…» — он бросил письмо в таз с окурками. — И здесь нашел!
— Кто это? — спросил Иванов.
— Папенька… Меня поражает не смысл даже — в конце концов, он продукт своей эпохи — а откровенность!
— А что за поступок?
— Университет бросил… Конкурс-то я не прошел. Месяц уже проучились — узнал, преподаватель один сказал, что папенька меня пропихнул. Через задний проход…
Иванов снова взялся за Белкино письмо. Через некоторое время, не отрываясь от листка, сказал:
— Я бы на его месте с тобой разговаривать не стал. Надавал бы по роже и отволок за шиворот обратно.
Александр резко обернулся к нему:
— Ты что считаешь — ты один на свете такой?..
— А ты нас не равняй, — спокойно сказал Иванов.
— Интере-есно…
— Ничего интересного…
Земцов, топая сапогами, расстегивая ремень, вошел в спящую казарму.
— Кому спим? Подъем — сирена — стройся по диагонали — через одного в шахматном порядке!!
— Забодал, Земцов, — буркнул кто-то из дедов.
— Кто храпит? — Земцов прислушался и пошел на звук. — О, Алимов! Душман проклятый! — он снял портянку с алимовских сапог у кровати и набросил ему на лицо. Тот затих. — Угорел парень, — удовлетворенно сказал Земцов. Он сел на кровать и принялся стаскивать сапоги. — Устал дедушка… Никишин!.. Никишин! Дрыхнет, что ли, отец Гамлет? — Земцов запустил в Никишина сапогом. — Ко мне! Сапог не забудь!
Никишин принес обратно сапог и встал у кровати.
— Сколько дедушке служить осталось?
Молодые солдаты лежали неподвижно, затаив дыхание, надеясь, что сегодня очередь до них не дойдет. Александр уткнулся лицом в локоть и, кажется, спал. Иванов, закинув руки за голову, смотрел в потолок.
— Сто восемь масел, тридцать яиц, пятнадцать бань.
— А сахара сколько?.. Не знаешь? Правильно — сколько дедушка захочет… Свободен.
Никишин двинулся к своей кровати.
— Стой! Ко мне! — Земцов уже улегся под одеяло. — Вас там петь учили, в училище вашем?
— Учили.
— Спой-ка мне колыбельную. «Спят усталые игрушки», знаешь? Ну, давай… Ну! — Земцов толкнул его ногой.
— Спят… уста-алые игрушки… книжки спят… — на одной ноте зашептал Никишин.
— Громче!
— Одея-а-ала и подушки… ждут ребя-а-ат…
— Хреново вас учили! — поморщился Земцов. — Слушай, Никишин, а ты ведь у нас женатый, да? Во дурак! Вот ты сейчас здесь, а там твою жену кто-то приходует. Обидно, правда? — Земцов зевнул. — Расскажи лучше, какая у тебя жена. Толстая, да?
— Нет.
— Худая, значит? А грудь здоровая? Во такая? — показал Земцов, — Такая?! — он снова пнул Никишина.
— Нет.
— Значит, такая, — показал Земцов два кукиша. — Слушай, а ты ее целкой взял? Или уже порченая была?
Никишин молчал.
— Целка, я спрашиваю? — пнул его сержант.
— Да.
— До свадьбы, а? — подмигнул Земцов. — Не утерпел мальчишка. Долго ломалась-то?
— Валера! — Александр соскочил с кровати и подбежал к Никишину, — Валера, ты с ума сошел?! Ты человек или нет?!
В казарме, кажется, не спал ни один человек, потому что тишина была такая, что слышались капли из-под крана в умывальнике.
— Свободен, Сынуля. Тебя в последнюю очередь спросят, — сказал Земцов. — Долго ломалась, я говорю? — он изо всех сил пнул Никишина.
— Валера!
— Нет… — чуть слышно сказал Никишин.
Александр растерянно отступил, оглянулся на Иванова.
— Олег…
— Ты-то чего дергаешься, — пожал плечами Иванов. — Она же видела, за кого идет.