— Друг мой Симон, — с отчаянием воскликнул Лоренсито Кесада, — не заводитесь, мы с вами нигде не отмежевались в вопросах веры.
Всем известно, что юный Кесада просто агнец божий, золотое сердце. Самоучка, бессменный вице-секретарь «Ночного поклонения»[3], вот уже двенадцать лет служащий универмага «Метрическая система» — разве можно упрекать его в том, что он говорит «отмежеваться» вместо «размежеваться» или «мирта» вместо «митра»? Настоящим подрывным элементом в нашем «petit comite» [4]был Хакоб Бустаманте — обладатель густой бороды и гривы, ниспадающей на уши, ярый приверженец свободного стиха и гитарной музыки в богослужении. От успеха он заважничал: стоило ему пожать лавры в конкурсе Совета, как его имя все настойчивее стало называться среди финалистов конкурса, ежегодно проводимого Морским министерством…
— Господа, — дон Палмиро Сехаян был вынужден снова призвать всех к порядку, — если вы обещаете больше не спорить, я расскажу вам историю про привидения.
— Какую-нибудь легенду вашего народа? — осведомился Салседо, сторонник скептицизма и холодного разума.
— Никаких легенд, мой дорогой профессор. То, что я собираюсь вам рассказать, произошло лично со мной. Если вы мне позволите…
— Минутку, дон Палмиро, — вскочил с места Кесада, — с вашего разрешения, я запишу вашу историю на магнитофон.
С присущим ему великодушием дон Палмиро согласился. Лоренсито Кесада уже как-то записал на магнитофон несколько его интервью, в которых дон Палмиро рассказывал о своей долгой и полной превратностей жизни, начиная с того дня, когда его еще ребенком вывезли из Армении, закатав в ковер. Кесада все обещал нам, что опубликует интервью в газете «Суточное плавание» — должностью ее корреспондента в нашем городе он гордился, — однако время шло, а приключения дона Палмиро так и оставались не увековечены печатными станками. «Потерпите, — просил нас Кесада, — в редакции говорят, что у них переизбыток рукописей». Салседо язвительно замечал, что задержка, вероятно, вызвана дипломатическим конфликтом с Оттоманской империей, а Бустаманте за спиной Лоренсито Кесады высказывал предположение, что в «Суточном плавании» его считают мелкой сошкой. Один только дон Палмиро вел себя так, будто знать ничего не знает о бесплодности этой затеи, и с неизменной приветливостью, которая была самой яркой чертой его манеры общения, продолжал давать интервью из почтения к журналистскому призванию Лоренсито.
Кто же не помнит дона Палмиро Сехаяна? Кто забыл его величественную фигуру, не утратившую стройности, несмотря на возраст, его трости из Макао, его строгие траурные костюмы, простоту в обхождении с теми, кто по положению был ниже его, а это как раз и были мы все, потому что у дона Палмиро было самое значительное состояние в нашем городе, если не во всей провинции? Как сейчас вижу его сидящим на своем обычном месте в углу кафе: крепкого, как дуб, руки сложены на рукоятке трости, — вижу его орлиный нос и белоснежные усы, столь характерные для армянской расы, которая несправедливо — «не в пример прочим», говорил мой кузен Симон, — приговорена вечно пребывать диаспорой. Когда дону Палмиро было двенадцать или тринадцать лет, кому-то из родственников удалось спасти его от турецких ятаганов, посадив на пароход, который увез его в Вальпараисо. Не успел он сойти на берег по окончании плавания, длившегося целый год, как разразилось землетрясение такой силы, что едва хватило шкалы Рихтера, чтобы ее измерить, и дон Палмиро уже было решил, что наступил конец света. У него не было ни одной родной души, он познал голод, пережил наводнения, был засыпан лавиной в одном из горных ущелий Анд, попал в кораблекрушение в Карибском море, пару раз чуть не был расстрелян (что совсем не редкость в сумбуре, царящем в латиноамериканских республиках), но в конце концов сколотил себе состояние, продавая швейные машинки, сперва разъезжая по горным и лесным районам Перу, а затем наладив их производство в Лиме, жемчужине Тихого океана, — как он всегда ее называл, — где у него была фабрика, заслужившая добрую славу. Он был женат на испанке и, когда ему исполнилось семьдесят лет, весьма выгодно продал свое заокеанское предприятие, но, не имея возможности вернуться к себе на родину, томящуюся под турецким игом, остановил свой выбор на родине жены и приехал в Испанию, в наш город — туда, где она родилась; здесь он овдовел, а чтобы развеять печаль и чтобы ему, еще достаточно крепкому старику, было чем заняться, открыл электробазар «Гора Арарат», который до сих пор волей-неволей напоминает о Палмиро Сехаяне, будучи расположенным на самом бойком месте на площади имени генерала Ордунья. Уважаемый всеми — и дунайцами, и троянцами, как выражался юный Кесада, — дон Палмиро неизменно присутствовал на наших сборищах в кафе «Ройял», взяв на себя оплату поглощаемых нами швейцарских булочек, кофе или молочного коктейля, за что ему, как никто другой был благодарен редко чем довольный Бустаманте, и дело здесь не в бедности, а в жадности: ведь сам он так и не подумал угостить нас по поводу вручения той самой нашумевшей премии Совета провинции…
3
«Ночное поклонение» — ассоциация католиков, проводящая ночные богослужения. Испанская ассоциация основана в 1877 г. в Мадриде во время первой ночной службы в церкви Святого Антония.