Я сказал:
– Действуйте как хотите.
Она принялась вертеться вокруг столика и хлопотать, и на лбу у нее появились забавные заботливые морщинки, она начала играть во взрослую хозяйку, брала с полки посуду, и все это получалось у нее очень симпатично и ловко. И как она комкала освободившийся пергамент и обсасывала палец – было тоже очень забавно. Я подумал: как жалко, что у меня нет никого на свете близких, и как хорошо было бы иметь такую вот забавную сестренку с девчонскими повадками и серьезным личиком. Я бы уже смог сделать так, чтобы моя сестренка меня любила, я бы ей покупал всякие ленточки и вообще баловал бы.
Я сидел у окна, больная нога привычно ныла, и хотя меня непрерывно мучила вся эта подлая история с Валей, я все-таки вдруг захотел есть и подсел к столу.
Девушка сидела напротив меня, она тоже ела и все поглядывала на меня, словно удивлялась, что вот я такой невежливый, ужинаю с дамой и не веду оживленную светскую беседу. В общем-то она была права. Она-то ни в чем не была виновата.
Поэтому я сказал:
– Давайте выпьем!
– Ну что ж…
Я налил из плоской бутылочки ей и себе.
– В общем, – и она подняла рюмку, – в общем, я пью за то, чтоб вы были счастливы.
Я сказал:
– Спасибо.
И увидел, что она никак не может решиться выпить.
– А вы в общем-то пили когда-нибудь?
Она поставила рюмку и прикрыла ее сверху ладошкой.
– Честно?
– Да.
– Это в первый раз.
Она сконфуженно улыбнулась. Просто давно не видел такой занятной девчушки. Я сказал:
– Если в первый раз – лучше не пейте, не надо. Обожжет горло, захватит дыханье, слезы побегут.
Я выпил свою рюмку. Она смотрела на меня и явно побаивалась. Я налил себе еще.
– Ну хорошо, – сказала она, – я не буду пить. А вам интересно узнать наконец, кто же я такая?
– Нет. Неинтересно. Мама в Туле, тетя здесь. Чего же еще?
– Ну, а как меня зовут – тоже неинтересно?
– Абсолютно, – сказал я. – Ну так как, будете пить, нет? А то ваша рюмочка выдыхается, давайте ее сюда – я сам ее выпью…
– Нет, – сказала она и отодвинула от меня свою рюмку, – нельзя! А то вы узнаете все мои мысли…
– Ого! Значит, вы скрываете свои мысли. Любопытно, какие же это ужасные мысли, если их нужно скрывать?
Честное слово, она покраснела. Она отвернулась к окошку, и я увидел, что она вся покраснела, у нее шея стала розовой. Я пожалел даже, что так сказал.
– Слушайте, – сказал я, – только не обижайтесь. Я сам обиженный. Скажите мне, наконец, как вас зовут.
Она вся засияла и благодарно взглянула на меня.
– Меня зовут Лина…
Я сказал:
– Знаете что? Тяпнем, Лина. Тяпнем за нашу с вами мужскую дружбу.
– Тяпнем! – сказала она.
Она довольно мужественно глотнула и стала закусывать с таким обыкновенным видом, как будто делала это на дню три раза. У нее такая была напряженная мордочка, и вся она такая была забавная и трогательная – ну, сестренка, просто сестренка моя, которой нет.
Я сказал:
– Вы домой шли, Лина. Вас, наверно, ждут?
Но она махнула вилкой, на которой висела шляпка белого грибка.
– А… была не была!
– Отчаянная, да? – сказал я. – Сорвиголова?
– Оторви да брось, – сказала она и засмеялась, и было видно штук шестьдесят белых зубов, один в один, крепких, как орешки.
Я налил ей совсем немного, чуть покрыв донышко. Вот уж не стал бы спаивать такую славную девочку, она была просто прелесть и такая забавная – сказать нельзя.
– Вот, – сказал я, – спивайтесь, заблудшая душа.
И тут она меня удивила. Она скинула туфельки, вскочила на стул и высоко подняла свою рюмочку.
– Я пью за самое большое в нашей жизни, – сказала Лина, и ее милое юное лицо стало торжественным и важным. Она трезво и строго посмотрела на меня. – Я пью за Победу.
Она это так тихо и значительно сказала, что у меня сжалось сердце. Я выпил свою рюмку, и Лина выпила тоже. Она все еще стояла на стуле и смотрела на меня трезво и сурово. Я подошел к ней, взял ее за талию и опустил на пол. Она все смотрела мне в глаза без улыбки. Я крепко прижал ее к себе и поцеловал. Никогда не забуду прохладное прикосновение ее губ. Как будто меня отбросило назад в детство, и я пробежал по июльскому росному лугу босиком, и где-то за зеленым лесом в синем небе звенели колокола. Я держал Лину в своих руках и слышал, как бьется ее сердце, и вдыхал запах ее волос, ее платья, всего ее милого девичьего существа. Я долго так стоял, очень долго, целую вечность, и кровь гудела во мне, шумела и билась. А Лина все глядела на меня, потом словно устала и закрыла глаза. В это время завыла сирена. Я разжал руки. Лина заметалась по комнате.