— Электрификация все будет делать. Щи варить. Ложки мыть. Посуду вытирать. Даже лошадь запрягать не надо. Электрификация лошадь выведет, хомут наденет. В оглобли заведет. Супонь затянет. Вожжи подаст. Ты только садись да поезжай, куда надо.
Не оглупляя Султана, следует сказать, что у этого молодого мечтателя электрификация должна была и пахать и жать, молотить зерно и молоть муку. Признаваясь честно, слово «электрификация» я впервые услышал от Султана. И тоже мечтал о ней. И мечтал, может быть, более реально, но также достаточно наивно.
Все это вспоминается мною для краски времени. Без этого нет колорита рассказа.
Теперь о Рыжике. Рыжика выбраковали из табуна, формируемого для фронта. Это была очень маленькая рыжая лошадка. Я с первых же дней полюбил доброе, отзывчивое на ласку животное. И даже подмешивал ему в воду сахарин. Сахару в те годы почти не было. Для Рыжика собирались куски хлеба, оставшиеся после обеда, добывался самый чистый овес.
Маленький, но быстроногий Рыжик не отставал от хороших длинноногих коней. Лучшего коня я и не желал. Рыжика даже можно было не привязывать, а просто оставить у коновязи, а потом подозвать к себе или отослать домой, в Лисянку. Стоило хлопнуть его по холке и сказать: «Рыжий, беги к Султану» — и он неторопливой рысцой направлялся напрямки по степи в деревню.
Перехватить или оседлать Рыжика другому человеку было невозможно. Если его хотели поймать, думая, что лошадь убежала «без спросу», он давал такого стрекача, что нечего было и думать о погоне. А если кто-то чужой отваживался на него сесть, он ложился, а потом начинал валяться на спине. Может быть, эти качества тоже способствовали выбраковке рыжего конька из военного табуна.
Радуя меня день ото дня, моя лошадь однажды так огорчила, что я даже бегал к ветеринару. Это было осенью. Он стал походить на осла, обросши невероятно длинной шерстью. Я тогда еще не знал, что таким образом природа Кулунды, щедрая летом и суровая зимой, заботится о маленькой сибирской лошадке перед наступлением холодов.
Перезимовал Рыжик отлично. Как в шубе. А весной начал линять. Шерсть лезла из него клочьями. Не отчистишься, бывало, проехав в эту пору линьки верхом.
Весной Рыжик стал снова короткошерстным. Муаровым. Шерсть у него курчавилась на боках и груди муаровыми разводами. Сытый, гладкий, мытый, резвый, он останавливал всякого своей какой-то игрушечной прелестью.
— Цирковая лошадь! — однажды сказал про Рыжика Султан. — Гриву только надо стричь. Щеткой. Хвост тоже стричь надо. Тоже подгулял. Давай исправлять.
— Давай, — согласился я.
И вскоре косматая грива превратилась в ровную щеточку, так подчеркнувшую красивую шею лошади. Ее лоб украшала так же ровно подстриженная челочка, и я почему-то вспомнил милую, далекую девушку Соню Дулесову. И от этого Рыжик мне стал еще дороже.
Насколько было возможно, мы укоротили и хвост.
Рыжик стал вынужденно по своей внешности цирковой лошадью, а мы, также вынужденно оказавшись весной не у дел, решили обучать нашего конька некоторым номерам. Каким именно, мы еще не знали. Ни тот, ни другой, разумеется, не были дрессировщиками. Но предприимчивый и выросший среди башкирских конников Султан научил Рыжика вставать на дыбы и ходить на задних ногах.
Это было уж зрелище. И не только мальчишки со всей Лисянки, но и взрослые приходили любоваться, когда рыжий конь делал пять-шесть шагов на двух ногах да еще поворачивался. Но настоящая цирковая слава пришла позднее.
Обладая многими достоинствами, наш четвероногий артист был щекотлив. Он до такой степени боялся щекотки, что стоило прикоснуться к его животу, как он начинал ржать, будто хихикая, и топтаться, будто танцуя. Другая лошадь ударила бы за это копытом, а он выражал свое неудовольствие пляской.
Султан, заметя это, применил простой дрессировочный метод. Перед тем как пощекотать живот лошади, Султан, свистнув, произносил: «Рыжик, Рыжик, попляши, у тя ножки хороши!»
Проделывая это много раз, Султан добился того, что, не подходя к Рыжику, он издали свистел, а потом произносил ни к чему не обязывающую лошадь фразу: «Рыжик, Рыжик, попляши!» И Рыжик плясал и «хихикал». Но так как он начинал ржать и плясать сразу же после свистка, нам пришлось перестроиться. Мы, показывая нашу дрессированную лошадь другим, прежде произносили «магические цирковые слова», а потом свистели.
Заканчивая о Рыжике, я должен сказать и о Пестрянке, хотя она и не главное, но не маловажное действующее лицо моего рассказа.
Наверно, никто и никогда не объяснит мне, зачем и для чего появилась у меня эта корова. Может быть, я купил ее потому, что она была сказочно мала и чем-то напоминала одну из тех коров, которые продавались во времена моего детства уложенными в картонную коробку, на которой было написано: «Стадо». Может быть, я ее купил и потому, что за нее взяли только один мешок пшеницы, а мы, давно не получавшие ничего, вдруг получили вознаграждение натурой. Зерном. И у меня оказалось мешков десять пшеницы.