— Правду!
— Я так думаю… Но какую! Успехи механизации, высокая урожайность — это правда. Лужа у правления колхоза, из которой не вылезают свиньи, — тоже правда.
При этих словах сидевшая за столом жена Стекольникова, сославшись на кухонные дела и попросив извинения, вышла. Догадливый Тейнер понял, что сейчас начнется самый главный разговор, и, забегая вперед, сказал:.
— Конечно, я для экзотики запечатлел на пленке и лужу. Я сделал фотографию и покосившегося старого коровника с соломенной крышей, на котором висела большая надпись: «Перегоним Америку». Разве это, Федор, не правда? Разве я это выдумал, Федор?
— Это правда, Джон! Но она будет выглядеть на снимке издевательски, даже без подписи, как и свиньи в луже, снятые перед правлением колхоза, снятые тобою так, что в кадр снимка попало крыльцо правления колхоза и вывеска, на которой написано: «Правление колхоза имени Двадцать первого съезда КПСС». Согласись, что это не очень благожелательное фотографирование… Тем более, что ты сам чуть ли не ложился в лужу, чтобы захватить объективом и свиней и вывеску.
— Ты неплохо наблюдаешь за мною, Федор.
— Нет, Джон, ты и Трофим совершенно свободны в своих действиях. Но если дети, маленькие фотографы-любители, замечают это и жалуются своему вожатому, тоже еще очень юному человеку, я обязан откликнуться на их протест.
— У вас очень смышленые дети, Федор Петрович.
— Да, Джон, Хотя они еще и многого оставляют желать, по они правильно мыслят… Лужа — это правда. И ужасный, подпертый десятками жердей, готовый рухнуть коровник — тоже правда. И старик Тудоев, босиком косивший косой в первом году семилетки, — тоже правда, хотя и придуманная тобой. Но согласись, что неразумно приводить в порядок коровник, которому осталось жить месяц, потому что там пройдет полоса отчуждения железной дороги и коровы уже этой осенью будут жить в новых коровниках, на Ленивом увале… Ото тоже правда… И до ломаного гроша расчетливый Петр Терентьевич, не засыпающий лужу, потому что она уже не на его земле, а на железнодорожной. Это тоже правда, хотя я и не одобряю ее. Новейшие свинарники на горе, с водопроводом и канализацией, с полуавтоматической чисткой нечистот и баней, — тоже правда. Почему же ты не обратишь свой объектив на эту правду? Почему?
Джон опустил глаза, барабаня короткими пальцами по столу, ответил так:
— Видишь ли, Федор, я озорной и веселый человек. Мне показались очень забавными эти контрасты. И я боялся, что лужа высохнет, а коровник рухнет и я потеряю снимки, которые могут привлечь внимание к моей книге… Да, да… Ты не знаешь, как нужно делать книгу для американского читателя… Если я покажу падающий коровник, а потом покажу коров, которые обогнали своих сестер не, только в Америке, но и в Дании, а затем покажу контрастом новый коровник — это будет увлекательный сюжет по-американски. Также и лужа. Ты не можешь знать, какие комментарии в моей голове к этой луже. Вот, скажу я, в этой луже купаются единоличные свиньи старых Бахрушей в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году. А в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году здесь пройдет железная дорога, одна из многих электрических дорог, которые будут построены за семилетку… И дальше, на другой странице… Да, да, Федор. Я уже вижу страницы моей книги напечатанными. На другой странице я показываю огромный свинарник… Я американский журналист, Федор. И я знаю свое ремесло. Я не могу делать такую книгу, которая не увидит ротации. Американский читатель любит сюрпризы. И если бы я начал торговать сосисками, которые вместо мяса начинены джемом или мороженым, я уверяю тебя, что такие сосиски хватали бы вместе с кистями рук до тех пор, пока не поняли, что глупо бараньи кишки фаршировать мороженым… Но я бы уже сделал капитал на моей выдумке… Не сердись на меня, Федор, но я американец, и я не могу быть другим… И если я… Нет, нет, так я не сделаю… Но если бы я на обложке книги напечатал снимок падающего, коровника с лозунгом «Перегоним Америку», компания не побоялась бы вложить в мою книгу миллион долларов, чтобы получить два. Такая обложка была бы хорошей кишкой для продажи. Да, да, Федор… Верь мне, компания не будет интересоваться, чем я начиню свои сосиски. Им важно продать их как можно больше.
Стекольников тяжело вздохнул, выпил залпом стакан остывшего чая и сказал:
— Так-то оно так, Джон, но все-таки в этом «так» что-то не так.
Джон стал оправдываться:
— Не я, Федор, делал историю Америки, и, думаю, ее также не делал, хотя и начинал, Авраам Линкольн… Не я, Федор, придумывал судорогу рок-н-ролла или конвульсии хула-хупа. Не я убийство сделал главным гвоздем кино. Не я выковал золотой ключ, без которого ты не откроешь даже самой дешевой банки с бобовыми консервами. Но я должен повторить волчью истину Трофима Терентьевича: «А жить-то надо». И я живу, нахожу компромиссы со своей совестью и живу.