Киреев увидел на дворе сына Ивана:
— Вань! Тебе так и так в город надо, подбрось Мирона Ивановича, а потом — куда вздумаешь. Машина мне сегодня не нужна. Только посматривай… Опять, никак, через сальник масло гонит.
Двадцатилетний сын Киреева, которому в этот воскресный день предстояло вместе с сестрой работать в саду, был несказанно рад возможности побывать в городе, повидать друзей.
— Я — раз-два, только переоденусь! — весело согласился он.
Вскоре Мирона Ивановича проводили. Серафима Григорьевна, теща Василия Петровича, сунула ему банку с черносмородинным вареньем и пару ранних огурцов, выращенных в теплице.
«И хватит с него», — подумала она, а потом сказала дочери:
— Весь графин усидел, а работы было всего ничего. На пять минут в подпол слазить…
Происшедшее почему-то не особенно взволновало Серафиму Григорьевну. А Василий Петрович, наоборот, принял все это очень близко к сердцу. После разговора с Чачиковым ему даже стало казаться, что домовой грибок и в самом деле поражает его сердце и легкие.
Труднее дышалось. Будто что-то надорвалось. Будто наметилась какая-то невидимая, но роковая трещина в его жизни.
Но не следует придавать этому значения. Предчувствия иногда обманчивы…
III
Чтобы рассеяться, чтобы забыть о проклятой губке и пока не думать, как он будет менять пол, балки, а возможно, и нижние венцы стен, где он добудет сухой лес и деньги на его покупку, Киреев занялся опрыскиванием плодовых деревьев и кустов.
Когда уходишь в работу, неизбежно отвлекаешься от тревожных мыслей. Но сейчас отвлечься было трудно. И чтобы не думать о грибке, о домовладельческих тяготах, Василий Петрович принялся вспоминать о том, как все это началось…
Все качалось с улыбки Лины. Ей тогда было двадцать два года, а ему тридцать семь или тридцать восемь лет.
Похоронив жену, Василий Петрович долго тосковал. Его утехой были дети Ванечка и Лидочка, а на работе — заметные успехи… Ему будто шептал кто-то, когда он варил сталь, подсказывал новое, хорошее, радовавшее его и всех в мартеновском цехе. Удачи будто сами собой приходили к нему и по качеству плавок и по времени и количеству выплавленной стали.
После войны к его боевым орденам и медалям прибавились трудовые ордена. И все тоже радовались этому. Его любили товарищи, потому что он щедро и широко раздавал окружающим свои сталеплавильные находки. Помогал словом и делом. Его нельзя было не любить.
Ваня и Лида росли хорошими ребятами. Их бабушка, Мария Сергеевна, заменила внучатам мать, и Василий очень любил тещу, называя ее мамочкой, всячески старался выказывать ей свои чувства. Деньги давал ей без счета, подарки дарил без меры. Заработки у Василия Петровича были отличные, а сверх них еще и премии. То за новую марку стали, то за прибавку тоннажа, то за ускорение плавок…
По все-таки, что там ни говори, а жить вдовцом в его еще в общем-то молодые годы, не очень веселое дело. А ездить по всяким-разным курортам или бегать на лыжах по веселой извилистой женской лыжне как-то не подходило солидному сталевару, хотя все это и было возможно…
Конечно, ему улыбались не одна и не две. И главное — из хороших, коренных рабочих семей, стоящие невесты. И, можно сказать, обнадеживали своими улыбками… Но как он мог просто так на улыбку ответить улыбкой? Не в такой он рос семье. Его сызмала научили отвечать за каждый свой поступок и относиться с уважением к каждому человеку, особенно, к женщине.
Нет, не мог улыбнуться женщине «между прочим» и «просто так» хороший человек Василий Петрович Киреев. А не «между прочим» улыбнуться было тоже нельзя: дети же. А комнат две. Лучше сказать — одна, разделенная фанерной перегородкой. Как введешь жену в дом? И, кроме того, какая она ни будь, а все-таки мачеха. И каково это покажется светлой душе Марии Сергеевне? Новая жена будет напоминать теще ее единственную дочь Наташу. Значит, лишние слезы по ночам. Значит, добавочные морщинки да седые волосы.
Нельзя. Нужно жить для детей, и нечего думать об ином семейном счастье, если его нет.
Но счастье пришло.
В диспетчерской на заводе появилась девушка. Высокая, светловолосая, строгая. Из тех, кто с кем попало не танцует и без подружки в кино не появляется. Проводить себя не позволяет.
Крутился, правда, возле нее один смазливый молодой парень, механик заводского гаража Яков Радостин, да, кажется, напрасно.
Девушка из диспетчерской звалась Линой, полностью — Ангелина. Ее заметили на заводе сразу. Это и понятно: чем красавица строже, тем она милее, красивее и дороже. А о том, что она была хороша собой, — никто не спорил. Красота не требует доказательств. Она говорит сама за себя.