Сейчас царствовала другая осень: листья опадали, словно по команде усатого полковника, и в начале октября почти все деревья стояли обнаженные и беззащитные. Ветра направлялись в разные стороны, как будто уличные проходимцы, кружили вокруг людей, пытаясь забрать что-то ценное; моросящий дождь пробирался даже под пальто и медленно, как будто изнутри, расклеивал несчастную жертву.
Никто из людей и думать не мог о чем-то хорошем. Первые проклинали своего создателя за такое время года, вторые мечтали о скорейшем наступлении зимы, будто в их несчастьях виновата именно осень, третьи не высовывались из домов, недовольно ворчали и через каждую секунду шмыгали носами, пытаясь демонстративно показать осени, до чего же она, бестолковая, их довела.
Но все же на улице и в домах были те, кто мог этому порадоваться. Дети, которые с таким энтузиазмом прыгали по лужам в новых резиновых сапогах, как будто бросали вызов природе; «домашние люди», которые расцветают только при такой погоде, сидят дома со старыми фильмами, чаем или с кем-то из близких и думают: «А что же еще надо для счастья?»; наконец очень злые люди, для которых такая погода — это лишний способ показать свое истинное лицо и не быть осужденными.
Катерина ехала с занятий. Позвольте, я опишу вам ее день. Она поднималась рано утром и сразу же отправлялась на тренировку по шахматам. Оттуда девушка ехала в школу (у нее выпускной год, поэтому нужно было старательно готовиться к экзаменам и поступлению), потом — на дополнительные занятия по подготовке к этому самому поступлению. Далее она приезжала домой и садилась за домашнее задание. Ужинала, если не засыпала, читала что-то, а уже потом могла позволить себе сон.
Так, собственно, и проходила ее юность.
Полагаю, вы понимаете, что не она выбрала себе эту тернистую дорогу, ведущую к обрыву. Семья, безусловно, сделала это за нее. С самого детства ее пустую чашу жизни капля за каплей наполняли мыслями, что она должна обязательно стать инженером, как и ее отец, окончить на «отлично» все школы, которые возможно только придумать, выполнить разряд по шахматам и сделать так, чтобы родители гордились ею. А в конце было бы неплохо сказать «спасибо».
— Простите, а спасибо за что?
Действительно, за что? За обречение на пожизненные кандалы, за кражу и умышленное сокрытие мечтаний и надежд, за срезание каждого неугодного цветка ее души?
— Большое спасибо!
Но знаете, Катя неглупая девочка. Она давно поняла, как настроены ее родители и чего они хотят для себя, а заодно и для нее. Это ведь так чудесно, когда можно сказать своим подругам: «А вот моя дочь стала инженером, как и хотела. Раньше она прекрасно танцевала, но, слава богу, забросила эту глупость и стала тем, кем мы и хотели. Замечательная дочь своих родителей!»
Физику и математику она терпеть не могла, но не могла признаться себе в этом, не говоря уже и о родителях. А еще она всей душой желала бросить все и куда-нибудь уехать. Но не могла, что-то внутри нее не позволяло.
Это Принуждение. Оно всегда стояло за девушкой. Это был мужчина неопределенных лет, болезненно-худой, с сильно впалыми щеками, опущенными тяжелыми веками, бледными, тонкими, крепко сжатыми губами, острыми и отовсюду выпирающими угловатыми костями. Даже глаза и те не выделялись. Бледно-бледно-серые, без бликов. Погасшие. А еще куча цепей на ногах, на руках, на шее. Такие тяжелые, гремучие, натирающие до крови, черные, но в каких-то местах протертые. Принуждение сутулилось под тяжестью воздуха, окружающего его, от толстой цепи на шее, от всего, что видело. Единственное, что Катю отличало от Принуждения, так это отсутствие цепей. Хотя, может, невидимые цепи тоже считаются?
Она часто плакала по ночам, иногда и сама не понимала, почему. Просто так. От того, что накапливалось: от постоянной, безграничной нагрузки или от споров с родителями. Спорами это трудно назвать, потому что ее секундные восстания быстро подавлялись фразами типа:
— Ты должна! Что из тебя будет? Мы всегда хотели, чтобы ты была такой! Зачем ты занимаешь этим, если можешь заниматься другим (тем, что нравится нам)? Тебе же это намного нужнее! Мы лучше знаем!
А может, плакала, еще и потому, что скорбела по своим желаниям.
И так было всегда. Когда-то она осмелилась сказать родителям, что хотела бы стать актрисой. Представьте себе, актрисой!
— Как это, актрисой? Ты всегда хотела быть инженером. И зачем? Тем более у тебя нет таланта и внешности, необходимых для этой профессии. Зато у тебя так прекрасно получается заниматься физикой, — говорила Кате ее мать.