— А на кого учитесь? — Катерина перебила его повествование.
— Я учусь на сценариста или писателя. Это как повезет. И давайте перейдем на ты, — и, не дождавшись ответа, он добавил: — а что ты делаешь у нас в стране?
— Меня перевели на обучение в Грац, — спустя месяц она так и не научилась уверенно выговаривать название.
— Это совпадение, но я вырос в Граце. Возможно, это судьба.
Ян поднял одну бровь, а потом засмеялся, зато Катерина нет. Не потому, что сочла шутку не смешной, а потому, что она пристально смотрела на парня. В его глазах не было разве что только карего оттенка: зеленые у самого зрачка, потом серые, а сразу за серым — небесно-голубые. И что-то в этих глазах было особенным: может то, что, даже когда они улыбались, то все равно выглядели какими-то грустными, а может то, что в них можно было смотреть, не боясь и не смущаясь, может даже то, что Катерина почувствовала в них что-то родное, близкое своей натуре. Она пока не могла понять.
— Ян, а ты веришь в судьбу? — неожиданно даже для себя спросила девушка.
Он немного призадумался, но где-то через минуту ответил:
— Знаешь, мне всегда казалось, что наша жизнь — это такой комочек глины, — он говорил и смотрел прямо в глаза девушке, но она не отводила глаза, как это обычно бывает, — люди сами решают, что с ним сделать, а потом, когда у них получается не очень красивая ваза, они говорят, что это судьба у них такая. Странно, как по мне.
— А ты никогда не думал, что люди используют слово «судьба», когда речь идет о чем-то нехорошем? Ну, допустим, самый простой пример: у тебя сгорел пирог, и ты говоришь: «видно, не судьба», но если этот пирог выходит очень даже ничего, то сразу: «это я молодец».
В то время, когда она высказывала свои мысли Яну, что-то странное происходило внутри нее, будто просыпалось что-то новое, давно-давно зарытое в землю и накрытое сверху тремя, нет, четырьмя бетонными плитами. Она видела, что к ее мнению прислушиваются, что кто-то действительно заинтересован в ее словах и придает им значение. Скорее всего, девушка ощущала такое первый раз в своей жизни. Но ведь никогда не поздно что-то начать.
— Скажи, а кем ты станешь, когда вырастешь? — один из тех вопросов Яна, на котором стоит остановиться и которому следует уделить особое внимание.
— В смысле, когда вырасту? — непонимающе переспросила она. — Я ведь уже выросла.
— Вырасти ты может и выросла, а кем стала?
После этих слов он как-то по-особенному взглянул на нее, будто самим взглядом бросая вызов, дерзко и упрямо, словно давний учитель, через столько лет встретивший ее на улице и интересующийся, чего же она добилась.
«Действительно, а кем же я стала?» — прозвучало в голове Катерины, отдаваясь колючим эхом.
— Ну, сейчас я студентка, старательная дочь, у меня еще есть…
— Нет, нет, нет, подожди! — он схватил ее за руку и так доверчиво, и с такой любовью посмотрел прямо в глаза, да даже не в глаза, а куда-то вовнутрь так, что что-то зашевелилось внутри, поднялось, бушуя и негодуя, точно мертвец вылезает из могилы, разгребая костлявыми руками твердую, спрессованную землю. — Это совсем, совсем не то, понимаешь? Ты могла бы стать кем пожелаешь, а вместо этого занимаешь пустым и ненужным, — до этих слов он смеялся, а сейчас снова посмотрел прямо на нее, причем во взгляде было столько любви, сожаления и тепла, что глаза Катерины медленно наливались слезами.
«Боже, откуда он все знает?»
— Сейчас моя остановка, — Ян посмотрел в окно, за которым цвела Вена, — надеюсь, мы когда-нибудь еще встретимся, а пока удачи тебе.
Он взял ее руку, нежно поцеловал и, быстро схватив сумки, вышел.
А она посмотрела ему вслед, как будто только что от нее убежало что-то светлое. Но она ошиблась.
Когда поезд двинулся дальше, Катерина продолжила смотреть в окно, любуюсь сменяющимися пейзажами, что делала и до встречи с Яном.
Только уже рядом с ней сидел маленький мальчик, который был невидимым для окружающих. На вид ему было лет семь, хотя на самом деле намного больше. Его светло-светло-русые кучерявые волосы спадали почти до самых плеч; в глазах цвета изумруда виделось столько надежды, столько вдохновения, что хватило бы на целую Землю, если не больше; одет он был в широкую кристально-белую майку, заправленную в ярко-салатовые шорты.
Первое, что можно увидеть, прибыв на вокзал в Граце, — это волнообразные крыши, покрывающие почти все пространство. Они так поразили Катерину, что она еще минут пять стояла как вкопанная и осматривалась. С одной стороны от нее проезжало бесчисленное множество машин, несмотря на раннее время суток, по другую сторону — само здание вокзала, где толпились и суетились, будто муравьи, люди.