— Простите, но я не могу ответить Вам взаимностью.
Ночная Вена прекрасна. Один раз взглянув на нее, вдохнув аромат свежести и старины, прогулявшись по ее улицам, вы обязательно захотите туда снова, чтобы еще раз повторить все это. Потому что каждый раз вы сможете открыть для себя что-то новое, что-то таинственное и загадочное, чего не замечали раньше. Истории таких же людей, пейзажи и картины, Дунай и ветер — все это останется с вами. Как с Реем. Как и с Катериной.
Но теперь была пора возвращаться. Время сказать Вене «до свидания», но ни в коем случае не «прощай».
4
Помните, когда еще в глубоком детстве родители забирали нас откуда-то, где нам точно очень нравилось? И сразу эти слезы, просьбы остаться или, вообще, о пожизненном пребывании там, обещания сделать все и даже больше, только бы не уходить?
Так было и с Катериной. Всем своим сознанием и телом она не хотела покидать Вену. Каждое дерево, облако на небе, любое здание или замок, или тихий шепот Дуная — все это стало для нее родным, стало чем-то таким, что нельзя отрывать, как от молодого дерева незрелые и живые ветви. Чем дальше, тем печальней. И все дороги становятся не теми, и, казалось бы, одинаковый запах не приносит трепета где-то между легкими, и ветер не тот, и все не то.
День выдался прохладный.
А что с чувствами? У Катерины их стало слишком много, очень много. Так и можно понять, когда человек достигает своего расцвета, словно первый цветок в марте, который цветет до самой осени: у него становится слишком много самых разнообразных, обязательно разнообразных чувства: Любовь и Ревность, Мечта и Одиночество, Боль и Страх. И это действительно так. Обычно принято считать, что расцвет — это когда хорошо. Но это не так. Если у вас теряется все плохое и не остается ни капельки чего-то отрицательного, то очень быстро привыкаете к хорошему и перестаете его замечать. В этом и смысл плохого и зла: показать, что такое добро и чем вы можете или могли бы обладать.
Родители постарели. И такое случается. Когда очень долго не видишь кого-то, то при встрече ты обязательно увидишь перемены: новый цвет волос или новая морщинка на родном лбу.
«Они и вправду постарели», — повторила Катерина, сидя в своей старой комнате. Она уже была дома, то есть там, где выросла.
Все здесь казалось тем же: обои бледно-салатового цвета, люстры в форме странных цветов, массивные книжные шкафы и чуть поменьше для одежды. Все здесь пахло детством, если оно, конечно, было. Пахло не ранней росой на ногах, не собранными камешками или шишками, не мазью от ссадин и ушибов, не маскарадными костюмами, а пахло книгами, просиженным стулом, чернилами, исписанными листами тетрадей и шахматными фигурами. Казалось бы, здорово. Оно и было отчасти здорово: благодаря этому Катерина и поступила в университет, переехала в другую страну, побывала в Вене, оставила там свое сердце, встретила Рея и Мэг. Но какой ценой?
— Катерина, рассказывай, как там все, — сказала своей дочери пухленькая, но очень красивая и ухоженная женщина по имени Татьяна.
Честное слово, это какое-то волшебство. Сама Татьяна невысокого роста, даже миниатюрная, с небольшими щечками и еле заметным подбородком, носила она незамысловатую прическу, обычно — крупные кудри и челку, всегда была одета просто, но со вкусом. Вроде бы, обычная, непримечательная женщина. «Таких миллионы!» Но нет, не миллионы. Колоссальные сила и воля безграничное терпение были ее взгляде, почти всегда холодном или даже суровом.
За ней, почти в ней, всегда стояла еще одна женщина, смуглая и с выразительными чертами лица. Всегда напряженная, стоящая начеку, как и сама Татьяна. Сохраняя спокойствие, и Сила, и Татьяна сдерживали бури внутри себя, не показывая их кому-либо.
— Катерина, чего ты молчишь? — переспросила Татьяна, не получив ответа.
Девушка смотрела на лицо матери, на нее сверкающие, точно сталь, серые глаза, на вздернутый нос и слегка узковатые губы. Она рассматривала каждую морщинку, так некстати покрывающую это прекрасное лицо.
— Мама, — быстро, словно стесняясь, проговорила Катерина, — ты у меня такая красивая.
И обняла маму. Что-то очень теплое, даже горячее, даже очень горячее сразу почувствовалось внутри, тысяча маленьких светлячков горели не своим чудесным светом, а огнем, который не мог убить их. Они кружили по всему телу, но не щекотали и не дрались, а как мирные, старые сторожи, сонно прогуливались. Так тепло и хорошо, точно в самый прекрасный день лета.
Татьяна не сразу обняла дочь, вероятно, от изумления. «Раньше Катерина не бросалась так резко в объятия. Раньше она вообще не бросалась в объятия». И если в этом момент дочь испытывала что-то светлое и прекрасное, то для матери наступило что-то очень странное: слезы подступили к ее сухим глазам, как и ком к горлу. Она в этот момент лишь начинала понимать, что упустила в своей жизни, но не понимала, что это можно еще и возвратить. Да еще и приумножить можно!