— Кажется, я понимаю, что ты хочешь сказать, — осторожно и очень тихо перебила ее Мэг, хотя этого и не хотела, видимо, просто вырвалось.
— Может быть, но я продолжу, — она встала с нагретого пледа так, что могла смотреть прямо в глаза Мэг, а Мэг могла видеть ее.
Только сейчас она заметила, как за этот почти год изменилась Катерина. От той хрупкой серой мышки с пустыми глазами не осталось и следа. Каждое ее движение, чего не бывало раньше, было свободным и очень изящным. Ее глаза часто бегали в поиске чего-то очень интересного и почти всегда находили.
— Понимаешь, это очень серьезное преступление — идти против себя, своей природы и против своей мечты. А я не хочу преступать этот закон. Поэтому я хочу тебе рассказать, что с этого года буду учиться уже в Вене. На актрису. И, как ты понимаешь, мне придется переехать.
— Подожди, — начала говорить Мэг, — мы ведь даже не посоветовались. Ты проучилась целый год здесь, бросать глупо.
— Глупо бросать не то, что начал делать, а то, что любишь делать.
— Да, но ведь сама посуди, — на глазах девушки выступали слезы, но она не позволяла им победить, — актер — это нестабильная профессия, как и все творческое. И не факт, что ты пробьешься. Таких, как ты, там миллионы, и у каждого есть свои цели.
— Я это знаю и понимаю, но я хочу попробовать, — ответила спокойно Катерина и, опустившись на корточки, добавила: — есть еще кое-что, тоже очень важное.
— И что же?
— Три дня назад сюда, ко мне, приехал Рей. И предложил переехать с ним в Вену. И я согласилась.
Кто-то на этой крыше очень громко, почти истерически засмеялся. Девушка металась от одного угла крыши к другому, импульсивно взмахивая руками.
— Я говорила! Я говорила! — кричала она сквозь смех. — Говорила, что она от тебя уйдет! Ты не нужна ей. А она должна быть только с тобой. С тобой, понимаешь, с тобой! Делай что-нибудь! Мешай, мешай! Да делай что-нибудь!
Ревность подошла к Мэг и прямо на ухо кричала, но девушка этого не слышала, зато прекрасно чувствовала холодный огонь, вспыхнувший в ее груди.
— Боже, Кэт, ты понимаешь, ты ведь его толком не знаешь. И в Вене ты ведь тоже ничего не знаешь. И, честно говоря, этот твой Рей мне не очень нравится, — Мэг пыталась сохранять спокойствие, но получалось это пока что с трудом.
Катерина взяла подругу за руку.
— Мэгги, а разве я знала тебя? Знала что-нибудь в Граце или на немецком? Человек ведь создан для того, чтобы искать себя и найти в конечном итоге. Я прошу тебя, — она заглянула прямо в блестевшие в свете луны серые глаза, — позволь мне. Потому что, если ты скажешь, что я не могу или ты не позволишь, я никогда не буду счастлива.
— Давай это завтра обсудим. Утром. Сейчас мы на эмоциях. Завтра будет лучше, хорошо?
— Мэг, мы уезжаем через два дня, — добавила Катерина, когда они уже подходили к своим дверям.
— Я понимаю, мы еще успеем что-нибудь сделать, — ответила Мэг, не глядя в глаза, — Доброй ночи.
А ночь не обещала быть доброй.
Что касается Катерины, то она заснула поздно, на часах уже точно было семь часов. Она засыпала с надеждой, но и с горьким чувством того, что ничего не образуется.
А что до Мэг, так она вообще не ложилась: противные мысли лезли в голову.
— Ты так и будешь здесь одна, а она там с ним, счастлива! — неугомонная девушка уже сорвала голос, так кричала, — чем ты хуже? Что там такого?! Сделай что-нибудь, давай, ну давай же!!!
Темные глаза Ревности уже покраснели, как и ее лицо, а она все не умолкала и не умолкала, быстро шагая по комнате, падая на пол и истерически смеясь.
— Прекрати орать! — раздался голос над головой Ревности, когда та в очередной раз билась головой о стену в ожидании гениальной мысли.
Она обернулась. Снова там стаяла она, красивая и светлая, точно самый ранний фонарь, освещающий в зимнее утро темную улицу.
— Не указывай, что мне делать! — провопила Ревность, подскочив к девушке.
Голубые глаза смотрели прямо на раскрасневшееся от визга лицо, не выражая ни страха, ни сожаления, ни презрения.
— Сыграем? — спокойно спросила Любовь, доставая руку из-за спины.
— Я не буду играть в эти дурацкие шахматы!