Он ещё не упал, а я уже перешагивал через него, подошёл к столу, открытой ладонью ткнул "палача" в нос и отобрал наган из поднимающейся от кобуры руки. Наган я схватил за ствол, не размахиваясь опустил его рукоятью на кисть левой руки "палача", которой он упирался в стол. Хруст. Он не взвыл - уже был без сознания, от удара в нос, начал падать на стол. Я "помог" - положив ладонь на затылок, увеличил скорость встречи его медного лба и дубовой столешницы.
Всегда в "ярости" время для меня замедляется. Я знал, что это невозможно, что это мои реакции и активность мозга так возрастают, но выглядело это, будто в замедленном кино. В "ярости" нельзя находиться долго - сил и энергии не хватит. Можно "перегореть", как лампочка при перегрузке. Я стал успокаивать себя, сел на стул. Жжение в затылке ослабло.
- Конвой!
Дверь распахнулась, вбежали двое с наганами (я гляжу, любят в этой организации револьверы больше, чем пистолеты).
- Вы зачем меня привели? Смотреть на гладиаторские бои? Мне не интересно. Отведите меня обратно в мою камеру!
- Что тут произошло?
- Откуда я знаю? Они стали бить друг друга.
- Это почему это?
- Я тебе что, психиатр что ли? Откуда я знаю?
Меня вернули на место. Всё вернулось на круги своя. Принесли поесть, папиросы, газету. От 27.01.42г. Эх-хе-хе! Мало оказалось довести Я-2, донести его записи до своих. Надо было как-то до Берии добраться. А это сложнее, чем по тылам немца пройти. И ранение это, чуть не добившее меня, не вовремя. Не будь я ранен, может и сумел бы всё сделать. А теперь сиди и уповай, что Парфирыч и этот "разговорчивый" Кельш окажутся сторонниками Берии, а не в "обойме" заговорщиков.
Ведь Берию никто не любил. Все его боялись. Он проворачивал грандиозные дела с наивысшей скоростью и эффективность. С соответствующей и неизбежной жестокостью и бесчеловечностью. За что его любить? Он умел использовать не только сильные стороны людей, но и чувствительно прихватить за "слабости". Недругов у него хватало. А уж как они после смерти Сталина на нём "оторвались"! Мало, что сместили, оклеветали, уничтожили, имя его в такой грязи вываляли, что и не видно ничего настоящего. Даже в 21-м веке мало что известно о лучшем кризис-менеджере 20-го века.
Но, как говориться, дай нам Господи сил смириться с тем, что изменить мы не можем!
Узник
(1942г.)
Свидание со старым знакомым.
А на следующее утро дверь открылась и вместо завтрака пришёл Тимофей Парфирыч Степанов. Я вскочил, т.к. был рад его видеть, хотя тень сомнения в нём не покидала меня. Парфирыч раскинул руки, с зажатой в одной руке газетой, и мы обнялись. Крепко, как друзья после долгой разлуки.
- Как ты, Витя, рассказывай?!
- Да, что я! Я рад тебя видеть! Не ожидал такого, а рад! Что там, в мире?
- Сейчас расскажу. Пригласишь или так и будем на пороге стоять?
- Так я тут и не хозяин. Меня даже пытать пытались, извини за каламбур.
- А, наслышан. Ретивый, но недалёкий следователь решил проявить инициативу и ускорить получение твоего согласия на сотрудничество. Но, в последний момент он и его подручные сошли с ума и побили друг друга.
- Я там был, присутствовал. Все живы?
- Таких убьёшь! Им бы каждому по ПТР и в окоп. Их лбами можно танковую броню пробивать.
- А что они сказали?
- Что инвалид-подследственный превратился в призрака и избил их.
- Так это же невозможно!
- Это ты мне мозги засираешь? А то я тебя не знаю! Хорошо прокуроры тебя не знают и тоже посчитали это невозможным. Но, ведь тебя не это интересует? Тебя же подмывает про "Восток" спросить?
- Подмывает.
- На, смотри. Это "Правда" за 30 января.
На первой полосе шло сообщение о покушении на Берию. Нарком был ранен, но угрозы жизни нет. Заговорщики схвачены, организаторы выявлены, арестованы, ждут суда.
- Я не успел?
- Эх, Витя! Что бы мы без тебя делали? Всё-таки не подвела меня интуиция. Чутьё у меня, Витя. Хорошее чутьё. А с годами только усиливается. Я как о тебе узнал, сразу почуял в тебе что-то. Только вот что - не понял. Враг ты или соратник? Приглядывался. Ты вроде и весь на виду, но в то же время и какой-то чужой, непонятный.
- Загадочный? - усмехнулся я. Так меня жена называла. Пятнадцать лет прожили вместе, а она всё одно загадочным называла.
- Одно чуял точно - не врал ты, когда патриотические речи толкал. Рискнул, к сыну определил, чтобы он приглядел за тобой. А получилось, что ты его спас, многому научил. А теперь нас всех спас от ошибки.