– Мать моя женщина! Натан! Ты ли это?
Натан щерился во все тридцать два зуба. Наверно, лицо моё было забавным. Ещё бы, я вообще офигел – передо мной стоял в новенькой форме с двумя шпалами в петлицах кавалер ордена Боевого Красного Знамени с лицом Натана.
– Не ожидал?
– Да я вообще офигел! Извините, товарищ майор!
– Военврач второго ранга.
– Вы тоже воевать собрались?
– Что это за «вы»? Ты никак обидеть хочешь старого бедного еврея?
– Тебя обидишь. Щупальцами своими весь город опутал, как спрут. Твои знакомцы меня, контуженого старшинку, схарчат и не заметят.
Натан рассмеялся задорно, заливисто.
– Не знакомцы, а друзья. Не имей сто рублей, а имей сто друзей.
– В натуре, еврей. Натан, тебя когда воспитывали, не говорили – с друзьями дружить надо, а не иметь их. Извращенец. Морда еврейская.
Натан поперхнулся, открыв рот, потом оттуда раздался хохот.
– Да это ты извращенец, я даже подумать такого не мог!
– Вы ещё долго пикироваться будете? Нам вас отсюда слушать или как? – раздался из-за спины Натана голос Бояринова.
– Да, что это я? – Натан посторонился, пропуская в каморку комбата и того же политрука, проводившего меня до казарм. Сразу стало тесно.
– Я тут как раз прибирался.
– Хозяюшка, – сочувственным голосом сказал Натан.
– А в глаз?
– Ты, татарская морда, ещё за еврея не ответил.
– Так! – командирский тон комбата вытянул всех в струнку, даже Натана, с его двумя шпалами. – Выяснение национальных вопросов оставим для коньяка, а сейчас, слушай мою команду! Натан, как старший по званию, в уборке не учавствует – накрывает стол. Остальные – освобождаем место. Заодно надо и старшину привести в надлежащий вид. А тебе, Кузьмин, выговор за неисполнение моего приказа.
– С внесением в грудную клетку?
– Что?
– Выговор с внесением в грудную клетку? Или в личное дело? То есть тело?
– Нет, обойдёмся просто выговором. Но, только в первый и последний раз. Понял?
– Так точно!
Мы так препирались, но руки дело делали – узлы и мешки летели в углы.
– Натан, какой-то у тебя странный контуженый. В званиях не разбирается, а шпарит, будто в царской армии отслужил: «так точно».
– Я тебе, Андрюша, больше скажу – он пока в реанимации лежал, как будто институт закончил. Я его сослуживца опросил – как подменили старшину.
Я весь напрягся. Как выкручиваться? В фарс всё перевести? Стоит попробовать:
– Ага, агенты влияния разведок империалистов. Я же и иностранные языки знаю теперь: «Хаю дую ду?».
– Это что?
– Это он по-английски: «Как делаются дела», – подсказал из-за стеллажа политрук.
– Жаль, – вздохнул я, – не немецкий. А на что мне англицкий? Мы с ними не воюем. Да и не понимаю я, что это значит, так, помню почему-то.
– Давай ещё что-нибудь.
– Велком, гоу аут, файн, щет, фак, лондон из э кэпитал оф грейт британ. Ещё что-то всплывает, но я тут же забываю.
– Сереж, что он сказал?
– Заходи, уходи, замечательно, дерьмо, вообще матом и Лондон – столица Великобритании. Он, наверно, в школе английский учил. Или слышал где.
Фу-у. Может пронесёт. Вот и Натан разразился лекцией о неразгаданности устройства человеческого мозга и парадоксальности памяти. С примерами из своей богатой практики.
Ну, вот и расселись. Натан достал из своего докторского саквояжа две пол-литровые бутылки с коричневой прозрачной жидкостью. Этикетки незнакомые. Коньяк. Азербайджанский. Понюхал, когда налили в мой стакан.
– Блин, коньяк! Да хороший!
– Конечно. А ты надписям не веришь?
– На заборе тоже написано, а там дрова. Откуда мне знать, как должен пахнуть коньяк? Но ведь узнал, более того, чую – хороший.
– Ну, а я что говорил – «их благородие» подселился в старшину.
Я опять напрягся, но все рассмеялись. А Натан пересказал капитану и политруку наш с ним разговор о дворянах. Комбат покачал головой:
– Да, интересно тебе память вывернуло, старшина. Ну, долго греть-то будем? Я, конечно, понимаю – коньяк, он тепло любит, но доколе?
– И то верно, – поддержал Натан, – Старшина, скажи тост.
– Тост!
Они сначала выжидающе смотрели на меня, потом рассмеялись:
– Опять шутишь, – покачал головой Натан. – Тогда я скажу – за встречу!
Выпили. Отличный коньяк! Вообще я не любитель выпивать. Ну, так сложилось. Болею сильно с похмелья, а состояние опьянения мне неприятно. Ну, совсем неприятно. Одни неприятности от выпивки. Только один плюс нашел я – мне приятен вкус некоторых алкогольных напитков – коньяка, текилы и… И всё? А, пиво. Но, пью я, только пока не начну пьянеть. Как только в голове начнёт плыть – пить прекращаю. Меня бесит потеря мною контроля за реальностью, вернее, иллюзии контроля, прекрасно понимая, что контролировать реальность не могу и от меня мало что зависит.