Вообще– то Надя не интересовалась политикой. Ее мысли были поглощены проблемами лингвистики, а именно темой ее докторской диссертации – «Некоторые проблемы лабиализации согласных звуков в бриттской подгруппе кельтских языков», понять смысл которой могли человек пять-шесть во всей России и еще несколько десятков – в мире. Но тем не менее Надя решила полюбопытствовать и прочитала текст «тезисов». Он привел ее в ужас. Какой-то неизвестный «спичрайтер» вложил в уста Николая отвратительные лозунги. В них требовалось очистить Россию от «инородцев», выселить «некоренные и пришлые народы», исключить появление нерусских во властных структурах. Текст был в стиле Йозефа Геббельса где-нибудь в тридцать третьем году, когда коричневые в Германии только набирали силу.
Оставалось надеяться, что эта бумажка оказалась на его столе случайно. Но все подозрения Нади оказались оправданными. Когда она включила программу «Время», диктор после сообщений о нестабильности в Таджикистане и выборах в Намибии сказал: «Набирает силу предвыборная борьба за недавно освободившееся место депутата Государственной Думы от пятьсот шестнадцатого избирательного округа города Москвы. По мнению экспертов и наблюдателей, наиболее предпочтительными выглядят шансы бывшего генерала Филимонова. Сегодня он выступил на организованном его избирательным штабом митинге. Выступление, как всегда, отличалось крайним национализмом и ксенофобией. Однако, по данным социологических опросов, по популярности в народе Филимонов оставил далеко позади остальных кандидатов на это место...»
Отрывки из выступления Николая не оставили никаких сомнений. Он в точности повторил «тезисы», добавив от себя несколько еще более ужасающих высказываний. Надя сжала виски и так просидела до самого прихода Николая.
Разговор не получился. Николай говорил о потребностях текущего политического момента, о том, что нужно понравиться народу и поэтому можно иногда говорить не то, что думаешь на самом деле... Надя ничего не ответила и ушла в спальню.
С тех пор она не интересовалась делами мужа. Она с головой ушла в свои кельтские языки и оторвалась от них только тогда, когда Николая наконец выбрали в Госдуму.
В этот день был большой банкет в «Праге». Огромный стол ломился от яств, были приглашены несколько эстрадных звезд. Но Надя скучала. Она выпила шампанского, поковыряла черную икру на тарелке, потанцевала с Николаем. Практически ни с кем Надя не была знакома. Конечно, некоторые люди из свиты Николая (да, со временем образовалась и свита!) заходили к ним на квартиру, но сразу же уединялись в кабинете с будущим депутатом. Надя даже не знала их имен. Кроме большого количества людей в военной форме, одинаковых темных костюмах и галстуках по залу бродило много крепких молодых людей с короткой стрижкой и невыразительными лицами.
– Простите, можно составить вам компанию? – вдруг послышалось из-за спины.
Надя обернулась. Перед ней стоял немолодой уже, но подтянутый человек в очках и в мягком вельветовом пиджаке. Его вид контрастировал с униформой остальных присутствующих. Больше всего он был похож на преуспевающего ученого.
– Эдик, – не дождавшись ответа, протянул ей руку человек.
Надя невольно улыбнулась. Так мог представиться ее студент или кто-нибудь значительно моложе ее. Но чтобы человек с копной совершенно седых волос!..
– А отчество, простите?
Тот вздохнул:
– Все. Это конец. Когда красивая женщина просит назвать твое отчество, значит, пора на покой.
– Извините, – пожала его руку Надя.
Эдик сел на соседний стул.
– Я вижу, вы скучаете? Я вас понимаю, – конфиденциально наклонившись к ее уху, сказал он, – здесь люди явно не вашего круга. Но с другой стороны, у вашего мужа сегодня такой радостный день.
Надя кивнула. От Эдика веяло каким-то теплом, и, потом, он был так не похож на остальных присутствующих здесь. Интересно, откуда он взялся и как сюда попал? Ведь, судя по виду, он был как раз из тех «инородцев», к изгнанию которых из страны призывал ее муж... Надя, вспомнив эти фразы, поежилась как от холода.
– Да, – покивал Эдик, – сейчас такое время, Наденька, никогда не знаешь, что услышишь от самого близкого человека в следующую минуту.
Он как будто читал ее мысли.
– Не грустите, – положил свою ладонь ей на локоть Эдик, – самое главное позади. Лучше послушайте анекдот: два еврея пошли на фильм о гибели «Титаника». Вышли задумчивые. Один у другого спрашивает:
– Мойша, так от чего пароход затонул?
– От айсберга, Абрам...
– Ну вот, так я и думал, что кого-нибудь из наших обвинят!
Анекдот никак не вязался с обстановкой, и поэтому Наде стало так смешно, что она расхохоталась во весь голос.
Эдик развлекал ее весь вечер. А потом несколько раз заходил к ним домой. Он оказался врачом-кардиологом с мировым именем. Больше всего Надю интересовало, что может связывать его с Николаем и его командой. Но этот вопрос Эдик старательно обходил. Он больше рассказывал анекдоты, балагурил, оказывал ей знаки внимания – не «клеился», а просто по-дружески.
Итак, Николай стал депутатом. Жизнь Нади никак не изменилась. Она так же ездила почти каждый день на Ленинские горы, сидела над малопонятными текстами в библиотеках, читала лекции.
Хотя нет, изменения все-таки были. Они начались и проходили постепенно с того момента, как Николай стал заниматься политикой. Надя чувствовала, что они расходятся, как прямые под углом в несколько градусов. Ее спаситель, герой, боевой генерал становился похожим на партноменклатурщика времен застоя. В его с виду пламенных речах сквозила неискренность, бескомпромиссность сменилась мягкотелостью, и даже в глазах появилось что-то чужое. И сам Николай становился чужим. Хотя и оставался для Нади самым близким. Вот такое вот противоречие...
– Да, – задумчиво произнесла Надежда Анатольевна, – он оставался для меня самым близким. Понимаете, я все время надеялась, что эта политика уйдет, осыплется с него как скорлупа. И он станет таким, каким был...
Она замолчала и снова приложила к глазам платок.
Мне очень хотелось прекратить эту беседу, перестать мучить эту несчастную женщину. Но я не задал еще самых важных вопросов.
– Скажите, Надежда Анатольевна, то, что произошло вчера, было для вас полной неожиданностью? Иначе говоря, не приходило ли вам в голову, что рано или поздно политическая карьера вашего мужа может окончиться плохо?
Она кивнула:
– Да, приходило. И не раз.
– Какие основания были для этого?
– Никаких... То есть, знаете, это можно назвать предчувствиями. Я чувствовала: что-то будет. И скорее всего, что-то нехорошее...
– Но какие-то конкретные поводы для этого были? – упорствовал я.
Она подумала.
– Нет... Скорее всего, не было. Просто те люди, которые вились вокруг Коли, не внушали мне никакого доверия. Это были просто пиявки, которым нужно было протолкнуть его в Думу, чтобы потом сосать кровь.
– Вы можете назвать кого-нибудь из них?
Она покачала головой:
– Нет. Я не общалась с ними.
– Хорошо. Остался последний вопрос. Где находятся документы, с которыми работал Николай Александрович? Его бумаги, черновики, наброски? Вы понимаете, в этом деле любой намек может сыграть решающую роль.
Она подняла руку в знак того, что все понимает.
– Последнее время он работал на даче. Часто после работы ехал прямо туда. Иногда я видела его раз в неделю, конечно не считая телевизора.
– Нам нужно посмотреть его бумаги. Причем чем скорее, тем лучше.
– Конечно. Это можно сделать прямо сейчас...
Через десять минут мы ехали по направлению к даче Филимоновых.
– Значит, вы не были знакомы ни с кем из окружения вашего мужа?
Она покачала головой.
– А тот человек, с которым вы познакомились на банкете?
Филимонова пожала плечами:
– Я и видела его несколько раз всего. Я не знаю, какое отношение он имел к Коле. Хотя мне показалось, что остальные говорят с ним как-то особенно...
– Что вы имеете в виду?