«Маркизу де Сад» я и читал и даже видел случайно, а вот упомянутый Вами «Эскориал»… Но мне простительно, я не театрал. Обещаю, что поинтересуюсь в библиотеке, заодно и проясню для себя ассоциации с Испанией, вызвавшие в Вас бессонницу. Льщу себе мечтами о том, как вместе с Вами посмотрю и «Эскориал» (ставят же его у нас, как вы думаете?) и, Бог даст, Испанию…
Боже, Боже, мне бы только дождаться Вас, сердце моё Вероника Петровна! Уже представляю себе, предвкушаю милый облик Ваш, когда явится он мне в тамбурной суете вагона. Вижу тонкую улыбку Вашу, немного усталую, замутнённую полубессонной плацкартной ночью. Уже ощущаю пожатие руки Вашей, поцелуй… Вдыхаю аромат Ваших духов, к которому примешался типичный поездной запах… Боже, как же медленно идёт время!
А замечали Вы, Вероника Петровна, что время вообще странная субстанция и редко когда соответствует нашему о нём представлению? Ведь главное в нашем представлении о коренных, так сказать, глубинных свойствах времени — что? А главное — это то, что скорость течения времени постоянна. Ну, и где же она постоянна, спрошу я вас? Она же скачет туда–сюда, как ненормальная! Да я никому сейчас не поверю, что секунда — это именно вот такой отрезок, на «раз-и», и что в минуте этих самых секунд ровнёхонько шестьдесят. Нет уж, позвольте усомниться! Секунда — это что–то очень длинное, а минута… минута — это же чуть ли не вечность. Да. А когда ожидалось расставание с Вами на эти три недели, помню, время летело вскачь, минуты мелькали пред глазами, как вагоны метро, несущегося на полной скорости… И, признаюсь, так хотелось упасть под колёса этого поезда…
А знаете, что́ я иногда думаю? Я думаю, что все мы живём в разных временны́х потоках, то есть каждый живёт в своём собственном реальном времени. Иногда потоки двух, а то и более, людей (а порою даже и стран или целых миров) пересекаются или сливаются в один, потом снова распадаются, или перепутываются, сходясь и расходясь, наполняясь или иссякая… Да, когда личный поток времени иссякает — это и есть, наверное, конечная точка в жизни каждого человека. Смерть.
Ой, что–то я взялся пичкать Вас псевдофилософскими моими измышлениями, да ещё и тему–то выбрал не самую светлую и жизнеутверждающую. Простите, сердце моё.
У нас погоды наконец–то выправились, метели отсвистели, просвистели — улетели, унеслись куда–то на запад или Бог весть, куда ещё. Вы говорите, у вас там трещат морозы, а у нас ничего такого — всё больше невразумительно как–то всё. И уже обряжают город к Новому году. А ведь правда, Вероника Петровна! Только сейчас подумал: ведь приедете–то Вы аккурат к предновогодней неделе, а значит, ждёт меня вдвойне праздник. Эх, закутим, закуролесим, завихримся, за…! Милая, милая моя Вероника Петровна, молю Вас, богиня моя, вернитесь поскорей, а! И пожалуйста, приснитесь мне в оставшиеся дни. Это жестоко с Вашей стороны — бросить меня на три недели и даже не присниться ни разу!
Люблю Вас, люблю, люблю, люблю! Люблю и целую каждый пальчик Ваш, каждый ноготок, каждый локон.
В волнующем ожидании встречи, навеки Ваш покорный слуга, непроходимый поклонник и обожатель, А. В.
«Ну вот, Артём Витальевич, я и добираюсь до конца истории моей. Скоро уж покидать мне эту юдоль грязелечения и профилактики неврологических заболеваний — теперь уж совсем скоро. Грустно ли мне от этого? Пожалуй, нет. Не особо, во всяком случае. С одной стороны, конечно, жаль будет расставаться с девочками — полюбила я их за эти долгие дни: и Леночку, и Дашеньку, и Сонечку, и Оленьку, и Нину. А с другой — только вспомню наш тихий вокзал, заснеженный перрон, Вас на нём и Вашу улыбку, кафе привокзальное, где мы немедленно засядем разговаривать и пить кофе с коньяком, отмечая моё возвращение, как тут же поднимается в душе что–то тёплое–тёплое, и на глаза наворачиваются слёзы. Господи, до чего же хорошо возвращаться в родные пенаты!