— И тебе с ним лучше, чем без него?
— Да. Лучше.
— Но если он тебя обидит… Если сделает что-то такое, чего ты не хочешь… — Мои глаза наливаются слезами. — Ты ведь не будешь терпеть?
Такое ощущение, что она видит меня насквозь. Знает, почему я роняю слёзы в тарелку. Но не спрашивает. И правильно, не надо: я не отвечу. Мне ещё слишком больно.
— Не буду. Я скажу ему. А если он меня не послушает — я с ним расстанусь. И не пожалею. Люди приходит и уходят, а ты у себя одна. Понимаешь? Хороший человек не сделает тебе больно. Особенно нарочно. И будет слушать тебя, а ты — его.
Я киваю, смаргивая слёзы.
— Наверно, я и сама не очень хороший человек, — шепчу я. — Я сделала много плохого.
— Все совершают плохие поступки. Но не все становятся плохими людьми.
— А где же граница? Сколько гадостей надо сделать, чтобы считаться гадиной?
— Наверно, дело не в «сколько», — задумчиво говорит мама.
— Это как?
— Ну смотри. — Мама загибает мизинец. — Плохие люди не считают себя плохими. Они говорят: «Я всегда прав!», винят обстоятельства, других — только не себя. А ещё, — загибает безымянный, — не пытаются исправить то, что натворили.
— Не всё можно исправить, — глухо говорю я.
— Верно. Но кое-что можно.
Я торопливо доедаю макароны и вскакиваю, захваченная ослепительной идеей:
— Пойду в зоомагазин.
И ещё в кондитерскую, прибавляю про себя.
***
— Ну, чего тебе?
Я заготовила тысячи слов, но они все вылетают из головы, когда я вижу Полину. Она стоит, прислонившись к косяку и скрестив руки.
— Полина. Пожалуйста, прости меня.
— Зачем тебе прощение жирной грубиянки? Проваливай!
— Ты запомнила…
— Всё до словечка. А теперь ты здесь. Парень бросил? Пришла поплакаться?
— Нет. То есть да. То есть… Да, бросил.
— Ну ясно, — усмехается Полина. — Поэтому ты и явилась.
— Нет! — вскидываюсь я. — Я хотела извиниться. Но я так разозлилась, что ты назвала меня слепой дурой. Я плохо вижу, ты ведь знаешь, и… И я никогда не считала тебя жирной. Просто хотела сделать больно.
— И у тебя получилось. У тебя всегда получалось.
— О чём ты?
Полина смотрит на меня, искривив лицо, будто у неё болят зубы:
— О том, как ты судишь других. Какая ты беспощадная. Жестокая! И мир в твоей голове чёрно-белый. Никогда не замечала?
— Что?
— Я неправа? Вспомни: как ты называешь Дорофееву? Слабачка, выпендрёжница? Да? А ты знала, что у неё мать от рака умерла? Знала?
— Я…
— Ну конечно, она режет руки, чтоб перед тобой покрасоваться! Разве она может думать о смерти по-настоящему? С чего бы это? Да, Катя? А Миляуша! Как ты с ней обошлась? — Полина распаляется и почти кричит. — Полкласса её дразнит! И всё благодаря тебе! Ты правда думаешь, что она это заслужила? Чем? За что?
Мне больно, потому что она полностью права. И я поступаю как всегда — огрызаюсь:
— Ещё скажи, что Томилов такой тупой, потому что я его по голове треснула!
— Ну конечно — ты же у нас пуп земли! Да лучше быть тупой, как он, чем жестокой, как ты!
Я забываю о том, что пришла мириться, и шиплю в ответ:
— Я? Я жестокая? Да на себя посмотри! Ангел в белом пальто! Думаешь, ты лучше всех? Лучше меня? Хоть бы раз хоть бы слово сказала! Когда я дразнила Милку, когда смеялась над Дорофеевой. Ты всегда молчала!
— Верно. — Полина внезапно утихает. — Я надеялась, ты сама поймёшь, что так нельзя. Не хотела вмешиваться. Что ж… И получила по заслугам. Молчала, когда ты стреляла в других, и ты выстрелила в меня. Прямо в мягкую подмышечку. «Ты никому не нравишься, Полина! Ты жирная, Полина!» И знаешь что, Катя? Ты права!
Она обхватывает себя руками и ёжится.
— Я хуже всех. Я отвратительная. Спасибо, что открыла мне глаза.
— Это неправда! Ты…
— Не хочу с тобой разговаривать. Уходи.
— А ты… ты правда лесбиянка? Все говорят…
— А разве ты среди тех, кто может задавать мне такие вопросы? — отвечает Полина ледяным тоном.
— Ты была права, кстати. Про моего отца. Он оказался алкоголиком.
— И почему это должно быть мне интересно?
Это чистая правда. Как и всё, что она мне сказала сегодня. Её правота придавливает меня, как бетонная плита, и я не могу найти ни словечка, чтобы возразить. Протягиваю свёрток и мямлю:
— Я принесла зефир, кстати. Твой любимый, в шоколаде.
— Надо же. — Полина усмехается. — Запомнила.